– Поистине удивительно, с какой легкостью можно смириться с такого рода изменениям: теперь ужас всюду, он преследует нас даже во снах, хотя еще недавно я бы и подумать об этом безумии не мог, – говорил непринужденно мужчина, развалившись вальяжно на скамейке. – С самого начала войны я еще ни разу не появлялся дома и не могу быть уверен, что он еще не разграблен, – непринужденно размышлял доктор, вспоминая чудесный вишневый сад, в котором он за книгой так любил проводить долгие пятничные вечера, словно бы в эти минуты Сарджерт забывал страшные тайны института «Сант-Гофф».
Прохладный ветер с гор разбавлял терпкий аромат мандариновых деревьев в саду переднего двора вечерней свежестью, принося с собой смирение, от чего герой, бросив окурок в чугунную урну и мысленно себя похоронив, заключил категорично:
– Да и незачем мне там появляться…
Приглушенный лязг моторов строительной техники оборвал раздавшийся внезапно топот каблуков по узкой обветшалой брусчатке, что как-то виновато петляла меж стволов деревьев и невысокой калиткой, приближающиеся шаги также прервали измышления доктора. Тела коллег в белых простынях на дороге впереди оставались неподвижны, будто бы предумышленно добавляя предстоящей сцене некоторой загадочности и фальшивого драматизма: Сарджерт распознал в приближающемся в тени деревьев силуэте миловидную девушку лет двадцати семи в расстегнутом мятом халате.
– Скрывшись от прошлого под маской бюрократического официоза, мы снова сделаем вид, будто не знаем друг друга так хорошо, будто бы мы сыграем роли чужих друг другу людей, – сказал мысленно помрачневший мужчина, признав в ней следом доктора Амалию Розенвуд, коллегу из числа уцелевших при первом ракетном ударе.
Их тяжелые взгляды после долгой разлуки встретились вновь, а седовласый герой запечатлел в ее полуживых заплывших кровавой изморозью глазах отражение вселенской тоски, что поселилась там задолго до начала вторжения, хотя Сарджерт помнил этот все еще прекрасный взгляд благородного рубина искусной огранки совсем другим.
– Надеюсь, я не стала причиной вашего пробуждения, доктор, – произнесла нежным голосом, что лился на сердце мужчины раскаленным свинцом и одновременно с этим звучал как сладкое признание, холодная Амалия, локоны ее длинных серебристых волос в тени мандариновых деревьев приобрели внеземной оттенок.