– Нет никакой влюблённости, – вру я. Я боюсь, что, если стану доставлять ему неудобства, Митчелл предпочтёт от меня избавиться. – Я просто сказала глупость. Я имела в виду, что есть много женщин, которые пошли бы с тобой в церковь.
– Для этого уже давно не нужна церковь, – шутит он.
– Да! Верно…
– Бекки, я точно тебя не обидел?
– Нет! – Я улыбаюсь через силу, хотя на душе погано. – Спасибо за подарок. Ничего, если я пойду спать? Очень устала.
– Если устала, иди, конечно, – Митчелл озадачен, – Доброй ночи, Бекки.
– Спокойной ночи, Митчелл.
Я иду к себе. Захлопываю дверь и заваливаюсь на кровать не раздеваясь. Прижимаю к себе подушку и крепко закусываю её угол. Слёзы струятся по щекам, и я изо всех сил сдерживаю рыдания, боясь, что он услышит.
Я для Митчелла друг, а он для меня нечто большее. Он был прав про юношескую влюблённость. Ночами я вижу его в постыдных снах, после которых просыпаюсь вся в поту и с бешеной пульсацией внизу живота. Стыдно признаться, что это происходит и ещё постыднее признать, что это так приятно, и что я постоянно думаю о нем перед сном, чтоб снова познать это греховное удовольствие.
Глава 5. Митчелл. Чудо по-ньюйоркски
В раковину падают клочья пены для бритья вперемешку с крупными бордовыми каплями.
– Зараза! – выдыхаю я и стираю с лица остатки пены вместе с кровью.
Полотенцем протираю кусочек запотевшего зеркала и оцениваю глубину пореза, который противно саднит и кровит.
Я открываю аптечный шкаф, достаю бутылочку перекиси и, щедро смочив край полотенца, прикладываю к порезу, отчего кровь сразу начинает пениться.
С силой захлопываю шкаф, но что-то заставляет снова его распахнуть. Я достаю с верхней полки несколько флаконов – "Агомелатин" и "Тразодон". Открываю оба и высыпаю таблетки на ладонь. Давай, Митчелл, отправь их в рот, и всё, возможно, будет хорошо. Ты же не станешь растением, которое будет весь день пускать слюни, если проглотишь этих «малышек».
Не всё так гладко, как хотелось бы. Лекарства выпивают душу, делают тебя онемевшим. Ты оглушён, седирован: в сознании, всё понимаешь и даже способен реагировать на вопросы и простейшие команды, но ничего не чувствуешь. Ничего.
Я высыпаю содержимое баночек в унитаз и жму кнопку слива. Возвращаю их пустые на место. Под пальцами скользят фотографии, но я не решаюсь их достать. Я отчётливо помню, что они лежали в глубине, теперь – почти на краю. Заглядывала сюда, маленькая проныра.