Элейн чуть обернулась.
– Он обратил на тебя внимание, – пояснил Оддин. – И понял, что ты из Кападонии. А Ковин ненавидит кападонцев.
– Почему? – искренне удивилась она.
Ей было понятно, за что можно ненавидеть карнаби: этот народ хладнокровно убивал врагов, без жалости относясь и к женщинам, и к детям. Элейн слышала множество историй об их зверствах и могла лишь удивляться, что Оддин был другим. Путешествие же из Лимеса в Нортастер только подтверждало то, что она и так знала: карнаби были лишены принципов, не знали нравственности, плевали на мораль.
Но за что можно было не любить кападонцев, самый миролюбивый и гостеприимный народ?
– Кападонцы убили нашего отца, – будто нехотя ответил Оддин.
Повисла тяжелая пауза.
– На самом деле, – он чуть замялся, – твой отец убил нашего отца.
Элейн, наверное, упала бы с лошади, если бы Оддин не придержал ее. Несколько мгновений она не знала, что ответить.
– Это невозможно, – прошептала она.
Хотя в душе знала, что такое могло произойти: когда отец был помоложе и война между кападонцами и карнаби была в самом разгаре, он руководил отрядом клана Мун. Если отец Торэмов тоже участвовал в войне, они легко могли столкнуться на поле боя.
Оддин подтвердил ее мысли:
– Пятнадцать лет назад, когда мне было всего двенадцать, отец ушел в военный поход. Вообще-то он не должен был, но… по его словам, близкому другу требовалась помощь. На самом деле, я думаю, он просто соскучился по хорошей резне.
Элейн вновь чуть обернулась, изумленная такими словами из уст сына, потерявшего родителя.
– Ты думаешь, Ковин стал таким в окружении любящих мамок и нянек? – фыркнул Оддин. – Старший сын с задатками кровожадного убийцы! Что ты! Он был любимчиком отца. Они проводили вместе много времени. Из брата получился достойный наследник семейства Торэм…
На время Оддин замолчал. Они неторопливо ехали по улочкам Нортастера. Вечерний воздух приятно пах прохладой и свежей зеленью. Но сердце Элейн разрывалось на сотни кусочков, и эта идиллия только раздражала, как излишне приторный запах или чересчур яркое солнце.
– Ковину было пятнадцать. Едва мы узнали, что отец погиб, и выяснили, как именно, Ковин помчался в ряды добровольцев. Выслужился быстро. Тем более тот самый «близкий друг отца» очень поспособствовал его продвижению по службе.