А когда Угра замерзла… Орда не двинулась с места… Будто невидимая сила сдерживала нечестивых. «Богородица бросила пояс свой по Угре…» – передавали воины из уст в уста, истово молились.
Орда, жаждущая крови и поживы, разъяренная и озлобленная долгим стоянием, оборванная и голодная… не двигалась.
И даже сейчас перед глазами боярина было это рваное, копошащееся уймище коней, овец, людей, повозок – в одну ночь всё исчезло. «…бежали татары с Угры в свои улусы, разграбленные и выжженные дотла…». Иоанн Московский (сам сатана его пестовал и коварству обучал), отправил загодя вниз по Волге верных ему касимовских татар, и те мечу, огню и воде предали опустевший Сарай, столицу ордынскую… Резали жёнок и стариков, детей бросали в Волгу, грабили всё, что могли увезти с собой. И эти самые татары, касимовцы, ехали сейчас на Рязань, довольные, за наградою1.
Великий Рязанский боярин стоял под горнею высотою, не чувствуя костерящего мороза. Мимо него, подгоняемые ледяным ветром, проносились ратники, гордые и счастливые – ибо на их глазах совершилось невиданное. Чудо. Радовались, что возвращаются домой все живы, целы и невредимы, к женам, к детям…
И самое страшное: в этой великой радости для боярина Семена не было радости. Он готов был пасть под саблями нечестивых… но не вернуться к жизни. Опять терпеть московские окрики, и восхвалять Державного Иоанна, и чествовать касимовцев, которые нынче резали в Сарае единоверцев своих, а пошлет их завтра Иоанн – так же будут избивать рязанцев…
Надвинулся непроницаемый туман с густым снегом. Тянулась, сливаясь с небом, прошитая волчьими стежками степь. Впереди показался Переяславль Рязанский.
«Не лги себе, Семен Иванович, раздражение твоё, не от дел московских, и не от касимовцев, и не от того, что нынче на пиру победном придется восхвалять Державного благодетеля… Тебя не слышит Бог. Дарило умер. Ты молод и здоров, и богат, и в чести у князя своего… Всё тебе дано даром. Жизнь – Божий дар. Жизнь – свет неисчерпаемый. Жизнь – безмерная радость. Но вот пришло горе, и ты молился Богу. А Бог тебя не слышит. И растет первенец, болезненный и слабый, и родила тебе жена после того еще одного сына – и он умер. И схоронили другого, не прожившего и двух дней. И, уезжая на рать, и оставляя жену вновь в тягости, ты заковал своё сердце в харалуги, решив, что всё так и должно быть. Грядет Страшный Суд Божий. Конец Миру. И невозможно уже просить у Бога земного счастья. Дарило умер».