– Василий-то – Гавриил царевич под стражею сидит. А Наливковцев-то ловят, страсть. И по дорогам, и по Тверской, да по Дмитровке, да по Ордынке.
А на другой раз «мужики с лавок казали», что ночью потопили в Москве-реке, в проруби лихих баб-ворожей, которые приходили к царице Софии Фоминичне с зельем.
На Москву пали сильные снега. Крутила метель, задувая огонь под котлами. Нарубив дров, Михаил чистил двор, стаскивал снег в большие кучи за забором. В один из таких дней у дома дядюшки Савватея появилась Сашка-тетешка. Михаил обрадовался ей, будто родной душе. Они зашли в пустую людскую погреться. На девке был новый парчовый плат, красные сапожки. Она то заглядывала Михаилу в глаза, то начинала болтать, приплясывая на одном месте. Рассказывала, что в Наливках пусто, но домов не разоряют, всех коней свели в княжеские конюшни, а по улицам городка расставили караулы.
– А-а-ах, – пропела тетешка, выдыхая теплое облачко пара, – что ж, тяжко тебе у дядьки-то? Он такой, дядька Савватей… строгой.
Поглядела в глаза зазывно:
– И что ж, не снюхал себе здесь сударушки… Глядико, рубаха рвана…
Мишка усмехнулся, и как бы по старой привычке шлепнул девку по заду. А она тут же с готовностью стала подтягивать подол.
Да и не хотелось ему – здесь… в стоячку. Но плоть тут же встала, почуяв под рукою мягкий мохнатый лоскуток. Он на-б её, и Сашка, шальная девка, словно за тем и приходила, убежала в темень, в Москву, уже перегороженную решетками, в крепкие лапы караульных.
Глава 4 Материнская молитва со дна моря достанет
«Жена да учится в безмолвии
со всякою покорностью»
Первое Послание апостола Павла
к Тимофею 2, 11.
Шли дни, недели, год миновал, и второй… В ту далекую страшную ночь Анна Микулишна выслушала смятенные слова Иллариона, и больше испугалась слез в глазах дворского, чем непонятному для неё слову «Наливки».
В христианском понятии брака муж роднее детей. Муж – это часть тебя самой, это – ты, а дети – дар Божий. Они вырастают, уходят… И в особенности Михаил, который всегда по своему бойкому нраву, по положению отцова любимца, почти не общался с матерью. Только его почтительная нежность скрашивала эту отчужденность. Анна Микулишна ничего не знала о его учебе, о ратных занятиях, о прочитанных книгах. Более всего боярыня боялась, чтобы средний неугомонный сын ничего не сотворил во время длительных отлучек Семена Ивановича, и ей не пришлось отвечать за это перед господином своим.