А сердце материнское болит. Болит, будто это его порвали осколки взорвавшейся выборгской башни. Ничего не знала Анна Микулишна о сыне, только чувствовала. И молилась. Читала «Жития»: Самуил благодаря обетам и молитвам своей матери, стал человеком Божьим и великим строителем государства и церкви. И святая Моника ходила за сыном по пятам, когда он впал в грех…
И вот в один из дней у Великой княгини узнала боярыня Воронцова такую весть: царевич Василий – Гавриил заточен под стражу, а его детей боярских и наливковцев бросают в тюрьмы, пытают страшно за пособничество царевичу в злоумышлении на государя. Готовится им лютая казнь. С Великой боярыней стался обморок. Упала она в княжеских хоромах.
А в это время рязанское войско готовилось к походу на Мстиславль. Вел войско Семен Иванович Воронцов. Идти боярину в поход, а жена лежит в болезни. Зашел он в терем, склонился к ложу, она слабо перекрестила его…
– Хранит тебя Господь от меча и стрелы.
Надо уходить. Во дворе ждут дружинники. Строится войско за городским Посадом. Князь Великий ожидает своего боярина.
– Семен…
Семен Иванович обернулся от двери.
– Будешь на Москве… Узнай о нем… а то уж не знаю… свечу за здравие ставить… за упокой ли…
«Не проворным достается успешный бег, не
храбрым – победа, не мудрым – хлеб, и не у
разумных богатство, и не искусным – благо-
расположение, но время и случай для всех их.
Ибо человек не знает своего времени. Как
рыбы попадаются в пагубную сеть, и как
птицы запутываются в силках, так и сыны
человеческие уловляются в бедственное время
когда оно неожиданно находит на них»
Книга Екклесиаста 9, 11—12
Весь Рождественский Пост и Святую неделю на Москве шли розыски. Хватали скрывавшихся наливковцев и Васильевых детей боярских, метали в тюрьмы, пытали.
После Крещения на Москве – реке прямо возле не заледеневшей еще Иордани, возвели помост. Из Тайницких ворот Кремля обыденно выехали санки – подручники палача привезли плаху, топор, мешки для тел. В оттесняемой стражей толпе, стали считать эти мешки – шесть. Значит, казнят шестерых людей царевича Василия-Гавриила.
Так и было. Привезли шестерых. Дьяк стал вычитывать вины осужденных и страшно завыла на весь стужий лед Москвы-реки матка веселого Афонии Яропкина. Настырные москвичи знали и молодого князя Ивана Палецкого-Хруля, книгочия, знатока эллинских философов. Все же он был не простого, а очень знатного рода! Вон, стоит, опустив длинноносую голову; изуродованное палачами лицо скошено набок; безумными глазами смотрит на окровавленную Иордань и дрожит мелким ознобом в долгой белой рубахе.