Более всего подивило москвичей осуждение к смерти царского дьяка Владимира Гусева. Когда снесли его с повозки – сам он не мог идти – заволновалось, зашумело людское поле, как колосья в бурю. Спрашивали друг друга:
– Гусев?
– Неужто сам дьяк Гусев?
– А то кто? Вон, чтет же… дьяка Владимира Гусева…
Кто подурней, да поязыкатей, стал тут же вещать – мол, раз уж самого Гусева царь Иоанн не пощадил, значит и точно было злоумышление великое. Значит, и царевичу Василию-Гавриилу невдолге осталось жить.
– Вот как Господь-то покарал Софию – грекиню! – пискнула одна женка, – она князя Ивана Молодого отравила, а теперь Бог у неё сына заберет.
Владимир Гусев был правой рукой Державного, составителем знаменитого Судебника 1497 года – свода законов общих для всей объединенной Руси. Такого Судебника не существовало на Руси более трехсот лет со времен «Русской Правды». Этот Судебник – плод многолетней работы, в нем справедливость Божья слилась со справедливостью человечьей.
Князю Палецкому – Хрулю, наливковцу Стравину, дьякам Гусеву и Стромилову усекли головы. Жуткой была казнь ярокудрого Афони: первым взмахом палач отрубил ему правую руку, потом левую. Афоня орал, дергался, привязанный к плахе – всегда любил танцевать, и тут, в смерти, будто затеял последний свой пляс. А палач не спешил: не часты такие казни на Москве, когда еще и показать себя, красивого, в новой шелковой рубахе! Он прошелся от одного конца помоста к другому, словно не замечая безрукого человека извивающегося в диком крике, истекающего кровью за его спиной. Толпа онемела. Тихо, без звука, омертвев лютым страхом, валились иные слабые женки. Давно уволокли Афонину мать. И над всем этим, над заледеневшей пристанью, над башнями Кремлевскими, над Москвой-рекой летел сатанинский вопль. Палач, играючись, развернулся и ловко, через плечо, отсек Яропкину правую ногу чуть выше колена… потом левую.
Несчастный Афоня визжал. Но вот топор перерезал гортань, перерубил шейные позвонки. Тихо – тихо стало.
Такое же мучение предстояло и шестому осужденному – сыну боярскому Поярку.
* * *
Четвертого февраля, на день мученика Авраамия, по всей Москве вновь скакали бирючи. Люди открывали двери, выпуская дорогое тепло, хлопали окошки высоких теремов, а иные бежали послушать на улицу. Бирючи оглашали стольному граду Москве о венчании на царство Дмитрия Внука.