Стояло безвременье. Совсем потемнело над Конецком небо. Крутыми волнами бурлили в нём тучи, напоминая очертаниями то Юропину, всю в чёрных пятнах, похожих на погасшие кострища, то Укропину, всю в рваных клочьях, похожих на неформальные бригады, то Мускулину, навалившуюся всей своей неслабой массой на бедную Укропину так, что у той и швы трещали, а то и часть отваливалась…
Вопреки всему и как уже не раз говорено, жизнь есть жизнь, пока она продолжается, и под ненастным небом раздался веселенький мотивчик непритязательной песенки:
Ты меня видишь,
Я тебя – тоже.
Тильки мы видим
Разное всё же!
Так напевая, пробирался в полутьме своим путём Никодимка Скажим. Куда пробирался? Да искал деда с бабкой – разведать, живы ли, ну и перекинуться парой ласковых…
– Эй, погодь! Тута мы, зырь, – раздался наконец хриплый оклик.
Никодимка помешкал. Голос был ему знаком и принадлежал деду Пыхе.
Две родные человеческие фигуры, еле различимые поодаль, светили ему приветливыми улыбками.
– Ну, ты тормоз, совсем не зыришь ничё? – говоривший не был злым, а лишь грубым, и то слегка. Да и что сказать, сами времена настали грубоватые.
– Привет, дедуля, привет, бабуля, – ответствовал Никодимка Скажим, подходя ближе.
– Внучек, – теперь вот заговорила уже бабка Пукля, – как ты? Что нового в мире творится, расскажешь нам, бестолковым?
– Да рассказал бы, конечно, только у меня в последнее время Инет завис, и никак не отвиснет!
– Но и ладно, всё равно там пропаганда одна вредная, – успокоил его дед Пыха.
– Но до того висяка в Инете инфа прошла, что бандеровцы сговорились с паном Бабамой погубить наш Конецк, потому что под ним, оказывается, залежи особого топлива обретаются. Так это топливо им нужно добыть, чтобы на Юропине снова смогли костры зажечься…
– Ах, батюшки, страсти-то, – запричитала бабка Пукля.
– Вот то точняк, – подхватил тему дед Пыха, – у тех дятлов завсегда так: чуть в чём недостаток завелся, сразу нас долбать!