– Что за пара! – прошептала миссис Ренуэй, которая почти язычески поклонялась красоте. – С них можно вылепить скульптуры и поставить в одном из парков, чтобы публика могла ими восхищаться. Предоставлять такого молодого человека самому себе – просто преступная халатность! Если они так и поступят, то хорошего точно не жди, – мрачно предсказала она.
Миссис Литтон рассеянно согласилась.
– Жених тоже очень красив, – произнесла она. – А это милое создание, которое играет роль главной подружки невесты и выглядит так, словно умирает со скуки, – его сестра миссис Ордуэй из Нью-Йорка. Другая подружка невесты – еще одна приятельница из Нью-Йорка, русская девочка по имени Соня Орленефф, которую Барбара встретила, когда снимала квартиру. И посмотри только на инфанта Сэмюэля!
Лицо миссис Ренуэй напряглось. Она быстро поправила очки.
– На кого? – возбужденно прошептала она. – Где? Я не вижу никакого ребенка!
Миссис Литтон рассмеялась.
– Конечно, не видишь! Он слишком юн и слишком невысокого роста! Это малыш двух с половиной лет, которого Барбара подобрала в Нью-Йорке. Она зовет его инфант Сэмюэль и привезла его сюда вместе с его матерью, чтобы они жили в ее доме. Барбара говорит, что собирается обучать ее. Он несет подол ее платья и одет как паж, в крошечные белые шелковые бриджи и кружевные оборки. Ой, смотри!
По рядам сидящих в церкви прошла волна одобрительного гула. Внимание гостей привлекли три фигуры: сама невеста, ее брат, а третьим был идущий за Барбарой с зажатым в крошечных кулачках шлейфом свадебного платья инфант Сэмюэль, как назвала его миссис Литтон. Его круглые глаза смотрели прямо перед собой, а пушистые каштановые волосы были откинуты назад, словно потревоженные порывом ветра.
С последнего ряда на инфанта смотрела его мать – с гордостью и явным беспокойством. Она боялась, что малыш захочет покинуть процессию и побродить среди гостей и скамеек. Но Сэмюэля удалось убедить в том, что в церковь он вышел на прогулку. Прогулки были его любимым занятием, и сейчас он мужественно держался в новом для себя амплуа, пускай многое в происходящем ему и не нравилось. Его короткие ножки дрожали, а его крошечные ручки устали под весом шлейфа, но он не мог его уронить, потому что опасался чего-то ужасного и неприятного, что, как ему казалось, могло из-за этого произойти. Малыш с мрачным видом нес свою ношу.