Когда мы видим многочисленную семью, ютившуюся в маленькой квартире, и тем не менее это уютная, гостеприимная, просторная квартира, мы говорим, что это назидательное зрелище, потому что видим любовь, которая живёт в людях и в каждом из них, поскольку одного нелюбящего было бы достаточно, чтобы занять всё пространство; мы говорим это, потому что видим, что там, где есть уютная комната в сердце, всегда есть уютная комната в доме. И с другой стороны, так мало назидательно видеть, как беспокойный дух обитает во дворце, не находя покоя ни в одной из многочисленных комнат, и, однако, не имея возможности обойтись без самой маленькой кабинки. Да и что может не быть назидательным! Мы не считаем назидательным вид спящего человека. А вот если вы увидите спящего у материнской груди ребёнка – и увидите любовь матери, увидите, что она как будто только и ждала и теперь ловит момент, пока ребёнок спит, чтобы поистине порадоваться этому, потому что едва ли она осмелится дать ребёнку понять, как невыразимо она любит его: тогда это становится назидательным зрелищем. Если же любовь матери не проявляется, если вы тщетно ищете в выражении её лица увидеть хоть малейшее проявление радости материнской любви или заботы о ребёнке, если вы видите только бесстрастное безразличие, как будто она была бы рада избавиться от ребёнка: тогда это зрелище не назидательно. Видеть спящего ребёнка само по себе – приятное, отрадное и успокаивающее зрелище, но оно не назидательно. Если вы хотите назвать всё назидательным, то это потому, что вы видите присутствующую повсюду любовь; потому что вы видите парящую над ребёнком любовь Бога. Видеть, как великий художник завершает свой шедевр – это великолепное, воодушевляющее, но не назидательное зрелище. Предположим, что этот шедевр был чудом – и художник из любви к людям разорвал бы его на части, тогда зрелище было бы назидательным.
Где есть назидание, там и любовь; и где есть любовь, там и назидание. Поэтому Павел говорит, что человек без любви, хотя и говорит языками человеческими и ангельскими, как медь звучащая или кимвал звенящий[7]. Что может быть менее назидательным, чем звенящий кимвал? Мирское, каким бы славным и громким оно ни было, всё же не имеет любви и потому не назидательно; самое незначительное слово, малейшее дело с любовью или в любви – назидательно. Поэтому знание надмевает. И всё же знание и передача знания тоже могут быть назидательными; но это только потому, что в этом участвует любовь. Хвалиться собой кажется мало назидательным, но и оно может быть назиданием. Разве Павел иногда не делал этого? Но он делает это в любви и потому, как он сам говорит, «в назидание»[8]. Поэтому это самая пустая речь о том, что может быть назидательным, поскольку всё может быть таковым; самая пустая – увы, как и самое ужасное обвинение миру – что видим и слышим так мало назидательного. Если богатство встречается редко – это не имеет значения; в конце концов, мы скорее предпочитаем видеть всеобщее благополучие. Если шедевр можно увидеть редко, что ж, то в определённом смысле это всё равно и, вобщем-то, большинству людей это всё равно. Иначе обстоит дело с назиданием. В каждое мгновение живет бесчисленное множество людей; возможно ли, что всё, что делает каждый человек, всё, что каждый человек говорит, может быть назидательным: но увы, так редко можно увидеть или услышать что-нибудь назидательное!