Тот помолчал немного и продолжил.
– До великого Государя мне надобно. В скорости поймёшь, зачем. Сам не ведаю, в коих силах теперь Бекбулатович – за три года с лишком не мало могло смениться. Имеется у меня и запасный ход к Государю, коли потребно будет. Видит всё бог наш православный. Не кинет меня грешного.
Знамо тебе, Ермак, сколь переменчив нрав государев. Былая добродетель взрастала ненавистью да расправами грозными. Лютый гнев сменялся недолгим раскаянием да молитвами, да снова гневом, лютым да жестоким пуще прежнего. Божья Русь погрязла в смутах да шатаниях, изменах да клеветах, пытках да смертоубийствах.
Не один он повинен в нраве своём буйном да во власти жестокой. Народец московский, подлый от века, доныне и впредь, завсегда раболепно молил его вертаться к воле своей жёсткой да коварной, карая виновных да неповинных, лишь бы не покинул он их, убогих, рабов преданных да жалких с вожделенной любовью их к правителям – тиранам да душегубам – да недоверием к правителям мягким да справедливым.
Тяжко больна Русь, почти, а то и вовсе безнадежно. Потребно излечить её, поставить на путь праведный, сколь можно сие. Упокоить смятённого духом Государя, залившего пол Руси кровью виновных, да больше – неповинных. И шаль потребна тому в помощь. Ты всё ж казак, не холоп жалкий, разуметь должон.
Молвил я тебе про запасный путь к Государю, ежели с Бекбулатовичем случилось чего да иные пути обрежутся. Царь по большей части проживал в Александровской слободе, сделавши крепость неприступную да окружив себя неусыпной охраной опричников верных. Хоть опричнина и кончилась, да верные царю люди из неё остались. Хорошо ведом мне опричник бывший, конюх Государев – Фетка Суря Яковлев сын2. Он часто ездил к Государю в слободу да, слыхал я, поныне верен да близок ему.
– Брось кривить, басурманин, речами своими путанными! Ты де крещеный, говоришь, Иуда? Братьев своих предал. Коему ж ты Богу веруешь – Аллаху басурманскому али Господу нашему Иисусу Христу? Да есть ли в тебе Бог, бывший государев человек?
Лишь на миг сверкнули искры в раскосых глазах татарина, да не скрылись от Ермака. Напряжение в каждом из них нарастало и грозило недоброй развязкой. Но тут круглолицый мурза расплылся в такой улыбке, на какую способны бывают лишь дети татарского племени: