– Разве может быть хорошим день, когда собираются казнить невиновного человека? И вы этому потворствуете, святой отец.
– Не упорствуй в отрицании, дочь моя, – он поморщился, – иначе привезут артефакт Истины, и твоя смерть будет не такой легкой, как от руки достопочтенного королевского палача.
Память услужливо подсказала, что артефакт Истины определяет степень виновности и наказывает в зависимости от нее. Смерть, которую он приносит обманувшим, не только очень мучительна, но агония продолжается долго, иногда несколько дней. Понятно, почему Эстефания выбрала плаху: как ни крути, она подлила королю смертельное зелье. Но я-то ничего не подливала, значит, невиновна и проверку пройду. Ангел-хранитель наконец-то вспомнил обо мне и выдал подсказку.
– Я требую проверки на артефакте Истины, святой отец, – повторила громко, усилив голос магией, и засияла, заставив священника зажмуриться.
Но иначе к моим словам не отнеслись бы серьезно. А так я в своем праве. Праве Сиятельной.
Толпа загудела, обсуждая свалившееся на нее дополнительное представление. Священник же скорчил такую несчастную гримасу, словно я обидела не только его, но и всю церковь в его лице. Дыхание его уже успокоилось, и голос стал мягко-обволакивающим, каким мог быть с самого начала, если бы его владелец не был столь тучен и тороплив.
– Не надо было во всеуслышание заявлять, тогда можно было бы изменить решение. А теперь… Теперь ты сделала свой выбор, дочь моя, – сказал священник, – и уйдешь без церковного благословения. Но я помолюсь за тебя, неразумное дитя, чтобы смерть твоя была недолгой. Я не оставлю тебя один на один с мучениями.
Но вид у него был такой, словно мучиться собирался он, а не я. Да и то сказать, при его комплекции тяжело стоять на жаре непонятно сколько времени. Так-то коротко благословил – и ушел в тенек, попил чего-нибудь холодненького, полюбовался на объявленное зрелище.
Артефакт привезли одновременно с королем. То есть король, конечно, приехал сам, и то, что он появился на огромном балконе здания Правосудия у меня за спиной, стало понятно по раздавшимся восторженным крикам. Наверное, нужно было повернуться и приветствовать его подобающим случаю реверансом. Но вот беда: в памяти не нашлось ни одного реверанса для плахи, поэтому поворачиваться не стала. Все равно он меня не помилует, так зачем проявлять уважение, которого я не чувствую? Он, можно сказать, собрался под корень вырезать цвет нации в моем лице. Женщины такого не прощают даже королям.