Луканов никогда не надевал эту цепочку. Она должна быть чистой и нести только воспоминания о ней, память ее тела. Он вновь вспомнил распахнутые глаза, милое лицо, слегка расплывающееся под толщей воды, и нежную шею, на которой блестела серебряная цепочка… Все эти годы он не давал себе оценивать тот свой поступок, совершенный в некоем стремительном порыве. Потому что это было все, что он мог оставить себе от той любви. Ему необходимо было чем-то залепить стремительно разрастающуюся дыру в сердце, внезапно возникшую тем солнечным летним днем. И он опустил руки в воду, протянув их к нежной шее все еще прекрасной, но уже не живой девочки.
Луканов захлопнул коробочку вместе с воспоминаниями. Пора было браться за работу.
До обеда он скрупулезно разобрал все бумаги и навел в кабинете подобие того порядка, к которому он привык в городе. Он как мог попытался восстановить привычную обстановку – передвинул стол ближе к окну, вынул из чемодана памятные фотографии в рамках, сертификаты о повышении квалификации и даже грамоты за победу в школьных олимпиадах. Он придирчиво оглядел кабинет. Пока еще это место казалось ему чужим, точнее – он был чужд этому месту. Кто знает, получится ли у него вжиться в местную среду, стать болотовцем? Может, как и Сергей, он начнет медленно спиваться? Или превратится в нелюдимую стерву, как Вера Павловна? А может, проникнется идеей профессора Сосновского, и на полную включится в восстановление клиники?
Пока Луканов разбирался в кабинете, он поймал себя на том, что периодически поглядывает из окна на цветущий сад – не мелькнет ли среди кустов диких роз развевающееся белое платье? Сколько Луканов не отмахивался, из головы не выходили огромные распахнутые глаза, и в них словно немая мольба о помощи.
– Так, Валерий Петрович! Помните, что вы, в первую очередь, врач! – негромко сказал сам себе Луканов, нервно постукивая по столу. Кодекс врача категорически запрещает отношения с пациентами. Правда, эта девушка не его пациент, но он врач, а она приписана к этой клинике. Кстати, какой у нее диагноз?
Луканов приоткрыл дверь в коридор, и, убедившись, что в нем пусто, аккуратно пошел к лестнице. Он хотел сделать это максимально неслышно, чтобы лишний раз не привлекать внимание, но старые доски деревянного пола скрипели на все голоса, словно нестройный хор пенсионеров. С лестницей на первый этаж дела обстояли еще хуже – скрипела каждая ступенька, причем на свой лад. Впрочем, Вера Павловна уже ушла, Сергей был занят, да и вообще – с чего бы ему, доктору с почти двадцатилетним стажем, прятаться, словно шпиону? Ничего нет предосудительного в том, что хотел сделать Луканов. Но тогда почему он чувствовал себя словно нашкодивший школьник?