Мы выходим из машины, следом за нами выходит офицер – мужчина с ледяным и отстранённым взглядом и идеальной осанкой. Его выражение лица оставалось неизменным всю дорогу, словно каменное, не давая возможности понять, каков его возраст.
Он не смотрит на нас – видимо считает, что возиться с сиротами слишком низко для такого как он. Его бледно-серые глаза сливаются с кожей такого же цвета, одни лишь зрачки выделяются на его мертвенном лице. Впалые щёки и острые скулы делали его образ ещё более зловещим. От него буквально веет холодом. Для меня, такие как он не больше, чем шестеренки механизма, что слепо повинуется каждому нелепому указу сената во главе с президентом, который не показывается вживую своему народу, в силу возраста. Я презрительно бросаю на него взгляд. Я не знаю, как его зовут – он не счёл нужным представляться нам. "Мертвец" опускает глаза в сопроводительные бумаги, где указан адрес тёти.
Я не знаю как отреагировала тётя на звонок того военного, что интересовался, есть ли у нас родственники – знаю только, что она сразу согласилась нас забрать, поэтому-то мы здесь. Процедура опекунства Ника займет время, но жить с тётей он может уже сейчас. Военным всё равно кому спихнуть детей сирот, если их согласились забрать. Приюты переполнены, они не финансируются так, как раньше и нет достаточно воспитателей для присмотра за детьми.
Со мной дело обстоит иначе. Мне исполнилось шестнадцать, и я уже могу идти работать, чтобы позаботиться о своём будущем. Работать на заводе можно с четырнадцати лет, и по возрасту я гожусь для работы там. Или для службы в армии, где я буду убивать или отдам свою жизнь в очередной войне, которая будет забыта, а история вновь будет перекроена в новых постоянно меняющихся интересах государства. Но я недостаточно взрослая чтобы опекать брата. Для этого я ещё мала.
Смерть мамы стала для меня новой реальностью, которая так пугающее быстро меня поглотила, будто так всегда и было. Были только я и Ник, и больше никого. Вокруг и внутри пустота. И весь мир стал пустым и бессмысленным – люди вокруг, мечты, все материальное и нематериальное потеряло смысл и переросло в одну всепоглощающую мысль: что мне теперь делать?
Офицер, все так же молча, направился к нужному подъезду. Я беру за руку Ника, чтобы пойти вслед за ним, но Ник не трогается с места.