Когда не стало сил плакать, я отрезвела. Поборола отупляющую прострацию и решила делать хоть что-то, чтобы продержаться на плаву как можно дольше. Мир прошлого, настоящий или иллюзорный, сейчас стал для меня единственной объективной реальностью. Нравилось мне это или нет, я была вынуждена считаться с законами жизни в нём.
Первым делом нужно было избавиться от любых атрибутов моего века. Я вернулась к пруду, там вытрясла из карманов горсть мелочи, выложила ключи, мобильный телефон, банковскую карту. Всё это я поспешила швырнуть в воду.
Во вторую очередь мне необходима была легенда: кто я и откуда. Я не могла просто назваться Адой из двадцать первого века. Но за этим дело не стало: базу подготовила сама жизнь, остальное подскажет воображение. В третью – это было сложнее всего – я должна была найти кров. Поиски кого-то, кто мог быть связан с моими родными, обещали быть недолгими: в памяти отпечатался адрес, по которому с конца семидесятых проживала моя семья – пожилые супруги Надежда Викторовна и Василий Фёдорович Сирины с юной дочерью Надей. Начать диалог с кем-то, кто был с ними знаком, и заслужить доверие было бы значительно труднее.
Промедление, как говорят, подобно смерти. Мне было не по себе от одной мысли, что ждало бы меня – без имени, документов и мало-мальски чёткой биографии, – попадись я в руки милиции. Поэтому я поспешила тронуться с места. Идти было недалеко. Выйдя на Сретенский бульвар, я пошла по нему вверх, на пересечении со Сретенкой свернула направо и устремилась вперёд.
Поворот с переулка, носящего говорящее название Последний, привёл меня к старому обшарпанному дому дореволюционной постройки. При виде его сердце упало: в глубине души я ещё надеялась, что наваждение рассеется, стоит мне покинуть подготовленную арену, но низкое желтоватое здание явственно выросло передо мной не призраком прошлого, не отголоском памяти о доме, сметённом с лица земли в середине двухтысячных, а говорящей приметой настоящего.
Возле одноэтажной пристройки с покосившимися окнами цвёл редкий палисадничек, прозрачные облака мелких весенних цветов слабо белели на кустах. У его ограды на асфальте девочка лет семи в трикотажной олимпийке и порванных на коленке рейтузах линяло-розового цвета играла сама с собой в классики. Она становилась на четвереньки, широко расставляя ноги, чертила на асфальте мелком, выпрямлялась, бросала камушек, прыгала на одной ноге от старта к финишу, а потом повторяла это действие с самого начала со свойственной ребёнку сосредоточенностью на увлёкшем деле.