– То, чего не увидишь внутренним взглядом, зовётся непостижимым, – говорил он, а мы пели многоголосый гимн и всё провожали глазами цветные галактики-искорки, не желая внутренним оком разглядеть то, что скрывалось от человеческой мысли под оболочкой-личиной.
Я вынул из кармана шитый красный мешочек с игральными костями и раздал их своим спутникам. Шесть костей – по две на каждого. Мы по очереди выбросили кубики на землю, и они покатились, переливаясь гранями, сквозь наши страхи и сомнения, вертясь волчком и не желая останавливать самовольный ход событий. На моих костях выпало четыре и пять, у Ретроспектора – две единицы. Двадцать Третий сгрёб два своих кубика и зажал в кулаке.
– Я не хочу, чтобы вы видели! – бросил он, недоверчиво насупившись, и отстранился.
– У него две шестёрки, – промолвил Ретроспектор. – Однако здесь, в пустоте, числа ничего не значат. В любой же другой действительности и в другой истории каждый вне зависимости от груза прожитых лет и места в разросшемся виноградной гроздью объекте реальности эквивалентен целому числу, величину которого мы сами определяем.
Двадцать Третий стал торопливо перебирать пальцами, что-то подсчитывая в уме, потом остановился, вздрогнул и спросил:
– Ты хочешь сказать, я могу запросто стать равным числу четыреста семьдесят три или, допустим, тысяча сто восемнадцать?
– Только не здесь, – незамедлительно отозвался Ретроспектор. – Здесь ты целостности не достигнешь. Как бы ни старался, пока не выберешь другую действительность, останешься десятичной дробью меньше единицы. Всё, что в твоих силах, – сменить знак плюс на минус (или минус на плюс). Но нужно ли это тебе? Сменив знак, ты перейдёшь на уровень, где нет нас, нет никого и ничего, кроме тебя самого, и вынужден будешь создавать своё окружение заново, не с нуля – с минус единицы. Ведь ты будешь сущностью с противоположным знаком, противоположными функциями и навыками. Но знаешь, в чём преимущество теперешнего тебя? Ты – Двадцать Третий, и другого такого же нет. Ты можешь летать, можешь притворяться.
– Но я не хочу, нет! – запротестовал Двадцать Третий. – Не хочу быть Двадцать Третьим, не хочу быть маленьким и слабым! Хочу раскрашивать и пресуществлять, низвергать и извлекать, хочу веять, но не хочу летать и притворяться. Ненавижу этот мир, в котором я всегда обязан быть чем-то. Он не мой!