Может, смерть сына что-то пробудит в Зине, заставит опомниться, повернёт в другую сторону, ближе к Богу, вон, как Зина убивается, думала свекровь.
Мысли о косвенной вине матери в смерти сына не отпускали Анну Серафимовну. И когда к ним приехала и осталась на длительное время Зоя, старушка порывалась открыть душу этой отзывчивой и доброй девушке. Она любила Зою. Вот бы такую жену Господь дал моему Макарию, думала она, и укоряла себя за подобные мысли, принуждала себя к смирению. Господи, помилуй, шептала в безнадёжности.
Трогал ветер занавески. Заполненный дыханием моря нагретый летний воздух трепетал в квартире… Лежали, как мёртвые, родители мёртвого Андрюши, равнодушные к жизни, в их жизни всё замерло, и не стучали на кухне ложки о дно тарелок, не шипели сковороды, не бурлил чайник, не пахло вкусным… Холодная атмосфера боли и безнадёжности. А душа мальчика где-то близко и одновременно недосягаемо далеко уже жила иной жизнью, светлой, ясной, но об этом знала и в это верила здесь только одна христианская душа – Анна Серафимовна.
И другая живая душа заполняла движением пространство, бесшумно летала по квартире, оглушённая гибельной страшной явью, её сердце мучилось, раненное болью утраты горячо любимого ею малыша, раненное болью родной сестры и её мужа. Зоя плакала, глядя на них, как ей было их жалко, она плакала, глядя на бабушку Аню, как ей было её жалко. Она делала всё, чтобы поддержать их, убирала, готовила, бегала в магазины, стирала, поила и кормила всех, как детей малых. А они и стали на время скорби детьми малыми, ничто не хотели понимать, ничего не желали видеть, слышать, ах, какая мука, какая страшная мука была в их сердце, казнила их души днями и ночами.
Однажды, когда Зоя вышла из дома, чтобы идти в магазин, её догнала по дороге исхудавшая, почерневшая от горя, в тёмных суконных одеждах, в платке по брови, Анна Серафимовна, взяла за руку и повлекла, ничего не говоря. Они шли мимо брызгающих серебряными отсветами листьев величественных тополей, мимо грунтовой, умащенной тьмами загорелых человеческих ног, дороги, которая пронзала небо там, где кипело далеко-далеко море, но они повернули в другую сторону, туда, где сверкали многими огнями церковные купола. Подошли к храму. Анна Серафимовна ввела Зою под церковные своды, подвела к иконам, заговорила о Боге. Излила душу. Всё рассказала, что хотела. По глазам девушки видела, та её понимает. Зое не показалось ничего странного в рассказе, она знала, бабушка Аня ходит в церковь, верит в Бога, но ещё и потому не удивилась, что слушала сердцем, и сердцем всё поняла, что желала донести до неё мать Макария Кочергина – и про сестру, и про её сына, и про Господа. Мой Макарушка крещёный, и если даст им Господь ещё детей, то честное слово, уж они точно будут крещены, всё сделаю для этого. И скажу тебе, Зоечка, может, ты когда-нибудь вспомнишь мои слова, человеку в этой жизни надо быть в Господе, надо отречься от дьявола, принять Святое Крещение, иначе трудно будет жить, очень трудно, ведь на этой земле дьявол повсюду, повсюду… Помни, Зоечка. Когда-то выйдешь замуж, свои дети будут, вспомни мои слова, не оставь ни себя, ни детей без помощи Божией…