Специальным постановлением прокурора Нидерландов убитый воробей был передан Роттердаму, в Музей естественной истории. Там из погибшей птички изготовили чучело и поместили в экспозицию животных с неординарной историей.
Так, ничем не примечательный любитель почирикать заслужил мировую славу и право иметь на музейной табличке даты рождения и смерти: две тысячи пятый год – две тысячи пятый год, четырнадцатое ноября. Но, кроме того, удостоился еще и собственного имени – Доминомюс2.
Возникает естественный вопрос. Чем в итоге для неказистой птицы обернулось проникновение в выставочный зал? Нелепой случайностью? Или единственной возможностью добыть, хоть и сомнительную, но славу? Обрести вечную жизнь, пусть даже в виде пыльного чучела без левого крыла.
Может быть «дьявол», как всегда, крылся в деталях? И дело именно в том, что в описанных выше событиях ключевую роль сыграли обычные костяшки домино3?
По одной из версий, эту игру в четырнадцатом веке в Европу завез путешественник Марко Поло, и модная забава быстро успешно прижилась на Апеннинах. Итальянцы, как прямые потомки древних римлян, имели полное право фамильярно обращаться со священной латынью. Что и сделали, назвав диковинку по-имперски звучно – domino.
Но видимая простота названия, возможно, скрывала более глубокий смысл. Ведь слово это имеет единый корень с «dominus», что означает «господин».
А еще – Господь.
Эффект Домино 1. Новый год
Люди обычно навсегда запоминают события, изменившие их жизнь. Бережно хранят, перебирают в памяти особые минуты. До и после того, как это произошло. Радуются, как дети, при удачном исходе. Или сожалеют вечно, если что-то пошло не так…
Паша Вакулин не был исключением. Его любимое укромное местечко в углу, возле самого окна, к счастью, сегодня вечером было свободно. От стеклянных рам, на зиму надежно заклеенных бумажной лентой на клейстере, практически не дуло. Усевшись на корточки, прислонился плечом к теплой батарее. Кайф!
Завтра Новый год. Уже сорок третий от рождения. «Мальчик стал уже большенький», – вспомнил Павел любимое выражение отца.
Как прошли первые три – забыл напрочь, по малолетству. Зато к пяти годам уже умело скручивал с елки самодельные игрушки. Жили они не очень богато, и в провинциальном сибирском городке многие семьи украшали елочки с помощью подручных лакомств. Шоколадные конфеты и грецкие орехи в блестящей фольге так заманчиво искрились в свете гирлянд. Помнил еще пряный запах подмороженных мандарин. И Деда Мороза, который почему-то был в папиных ботинках.