– Эй, господин Пазей, – именно так Лугин всегда назывался новым знакомцам, прежде чем решить, стоит им говорить своё истинное имя или нет. Всякий раз приходилось напоминать себе, что в нескольких государствах его заочно приговорили к колесованию за некоторые слишком резкие высказывания в адрес святой церкви. Вернее, так: Святой Церкви. В частности, благодаря одному подобному заявлению он и познакомился с Азарем. Фраза была примерно такой: «Человек создал бога по образу своему и подобию».
А Веселина между тем продолжала махать ему рукой.
– Господин Пазей, там ваш друг очнулся!
– Вот Пазей-ротозей! – всполошился Лугин. – Синяк, дружочек, не мог бы ты…
– Ща сделаем, батя! – воскликнул скоморох, который если и был моложе философа, то весьма ненамного.
Скоморох вновь щёлкнул вожжами и взял чуть левее. Он выровнял свой воз с передним фургоном и повёл почти борт в борт.
– Звиняй, батя, ближе не могу.
– Ох, занесла ж меня нелёгкая на старости лет, – ворчал философ, перекидывая ногу через борт. – Нормальные люди отвары попивают у очага в кругу семьи, а мне всё неймётся… Воистину, дурная голова ногам покоя не даёт. И нет бы мне, старому, жить по-человечески…
Лугин едва не сорвался прямо под колёса, но таки перелез на другой фургон, упал между бортом и натянутым пологом и какое-то время лежал, переводя дух.
Синяк тем временем натянул поводья и вернулся на прежнее место.
Отдышавшись, Лугин снова спохватился и на четвереньках забрался в фургончик. Внутри было тесно так же, как и в предыдущем. Только что всюду царил порядок. Кругом стояли изящные сундучки с реквизитом и костюмами. В середине маленький столик на четырёх гнутых ножках, на таких в Арагузе высокородным дамам завтрак в постель подавали. Сверху на железных дугах тоже висели костюмы и предметы женского туалета, вроде корсетов, палитр для грима и всяческих рюшечек-побрякушечек. Пахло чем-то приторно-сладким.
Справа, между двумя громоздкими сундуками, лежал Азарь. Всё произошедшее не украсило его. Нос всё так же был свёрнут набок и иногда при дыхании издавал свист. Русые с проседью волосы на голове торчали проплешинами там и здесь. У левого уха вообще не было верхней части. Ересиарх лежал голый по пояс, и все могли видеть его исполосованное шрамами туловище, руки с полосками от кандалов и клеймо в виде перечёркнутого крест-накрест круга под левой ключицей. Кожа была пергаментно-белой, как у покойника.