– Не надо, Джошуа…, пожалуйста, остановись… не надо…
Я внезапно понял, что хищник внутри реагирует вовсе не на опасность. Он понял, что есть возможность утолить свой голод. Это, впрочем, не то слово, но в этот момент было совершенно не важно подобрать верного определения. Три тени синхронно пересекали оживленную проезжую часть, затем небольшой парк, приближаясь к городскому кладбищу. Струна в моей голове перестала надрывно стонать лишь когда мы втроем – я, Джошуа и птица оказались в старом склепе.
Словно два стражника – они смотрели на меня. А я смотрел на гроб. Кому принадлежит он и почему пуст? Что происходит со мной? Паническая атака потихоньку отступала. Я дышал ровнее.
– Мне нужен врач… конечно же врач…, – я успел сказать лишь это…
***
Теперь уже не было никакого сомнения. Моя прежняя встреча с женой Ганса в немецком городке была не сном и не игрой воображения. Я не знаю, как объяснить то, что происходит – должно быть какая-то временная петля или россказни про путешествия во времени – правда?
Стоял поздний вечер, как и в моем времени, но уже здесь – в одном из тех тихих крошечных кварталов Оснабрюка, где цветочники стоят допоздна…
Это будто кончиками пальцев создаешь мелодию по клавишам. Цветочная тележка была усыпана тугими бутонами алых гвоздик. Елена стояла поодаль, выбирая лучший куст, а я у края корзинки пальцами едва касаясь цветков, будто желая возбудить в них что-то особенное, помимо запаха. Этот процесс длился несколько секунд. Он увлек меня настолько, что я, признаться, возбудился рассматривая то её, то цветы попеременно, в моей голове зрели фантазии, особые фантазии. Я медленно наклонился к бутонам, нежно придерживая один из них и глубоко вдохнул их запах. В этот самый момент она медленно перевела голову в мою сторону, поймав мой взгляд, смущенно отвела свои глаза и тут же уже уверенно и с ласковой улыбкой посмотрела на меня снизу вверх. Я протянул ей руку, я назвал ей своё имя, но она почему-то вся насторожилась, поменялась в лице. Что-то напугало её внезапно, должно быть глаза стали янтарно-желтыми. Сиюминутная симпатия вдруг была разрушена. Она побежала сквозь толпу, и я слышал шуршание её тяжелого красного платья и цоканье ботильонов по брусчатке. Я продолжал слышать этот звук на расстоянии, ощущать запах, даже когда она удалялась на невозможно длинную дистанция. Всё моё нутро вновь обратилось в нерв. Я положил свою ладонь в красноту букета. Затем спросил у цветочника, где живет девушка, которая только что выбирала гвоздики. И он показал направление. Купил я все же синие ирисы и, зная короткий путь, уже поджидал её у парадного подъезда, словно поглаживая, я успокаивал зверя в себе самом и мне почти удалось. Я видел, как она взволнованно продолжает бежать и когда, подойдя к дому, увидела меня – вышла некая заминка. Она сделала вид, будто мы случайные знакомые, неловко улыбнулась мне, взяла букет – всё очень быстро, точно, филигранно, мельком бросила взгляд в почтовый ящик… Мне оставалась стоять перед её дверью и смотреть ей вслед. Зверь вновь начинал скалить зубы, готовый броситься… Ещё мгновение и она скроется за порогом… Меня спас какой-то чудак со второго этажа…Сильнейшее напряжение внезапно погасло. Оказывается, каждый вечер сосед Елены сверху имел престраннейшую традицию выливать из окна воду, которая отстоялась у него в котельной. Он окатил меня с ног до головы. Морозило, между тем. Я чувствовал неприятную влагу на теле, но ни моя незнакомка, ни я уже не могли сдержать смеха. Вот так я впервые очутился в её доме. Типичная комнатка эмигранта, где всему своё место, потому что всего немного. Она засуетилась, прибираясь в передней и отыскивая в кладовке для меня пару тапок. А я стоял мокрый и шальной, улыбался тому, как неуклюже она пытается всему придать и без того существующий лоск. Внезапно перегорела лампочка и мы остались в кромешной темноте. Она что-то шептала на немецком, я не понимал. Несколько моих фраз по-русски и она ответила очень тихо и ломано: