Я снова обратил внимание на Бриджит, когда рядом хрустнула веточка, а потом прозвучал мягкий щелчок камеры.
Я резко вскинул голову, и из моей груди вырвалось глухое рычание, когда я заметил предательский клок светлых волос, торчащий из-за ближайшего могильного камня.
Чертов папарацци.
Засранец пискнул и попытался сбежать, когда понял, что его поймали, но я догнал его и схватил за куртку, едва он успел сделать несколько шагов.
Краем глаза я увидел, как встревоженно поднялась Бриджит.
– Давай сюда камеру, – сказал я, с трудом скрывая гнев. При охране важных персон папарацци – неизбежное зло, но есть некоторая разница между съемками человека за едой и покупками и слежкой за ним в глубоко личные моменты.
Бриджит пришла на могилы родителей, а этому куску дерьма хватает наглости вмешиваться.
– Ну уж нет, – пролепетал папарацци. – Это свободная страна, а принцесса Бриджит – публичная личность. Я имею право…
Не дожидаясь конца предложения, я вырвал камеру из его рук, бросил на землю и растоптал на кусочки ботинком.
Не люблю повторять сказанное.
Он протестующе завыл:
– Эта камера стоила пять тысяч долларов!
– Считай, тебе повезло, что сломалась только она. – Я отпустил и расправил его куртку – жест скорее угрожающий, чем вежливый. – У тебя пять секунд, чтобы убраться с моих глаз, пока я не передумал.
Папарацци был беспардонным, но не тупым. Две секунды спустя он уже исчез между деревьями, оставив на земле куски уже бесполезной камеры. Через минуту я услышал звук мотора, и с парковки уехала машина.
– Я его знаю. Он из «Нэшнл Экспресс». – Бриджит подошла ко мне, судя по всему, совершенно не удивленная произошедшим. – Самая жуткая желтая газетенка. После того что ты сделал с камерой, они, наверное, напишут, что я вступила в сатанинский культ или нечто подобное.
Я фыркнул:
– Он это заслужил. Не выношу людей, не способных уважать личное пространство окружающих.
Она неуверенно улыбнулась мне – впервые за несколько дней, – и от прежнего холода не осталось и следа.
– Это папарацци. Нарушать личное пространство – его работа.
– Но не на чертовом же кладбище.
– Я привыкла. Если я не во дворце, всегда есть шанс оказаться в газетах. – Похоже, Бриджит уже смирилась. – Спасибо за заботу, хотя метод оказался… агрессивнее, чем я бы посоветовала.
В ее глазах оставалась легкая грусть, и у меня снова екнуло сердце. Возможно, поскольку причина ее печали была мне понятна – чувство, будто ты один во всем мире, без двух людей, которые должны были любить тебя сильнее всех.