– Ставите человека перед присяжными и говорите, что он сделал, потом он со своей колокольни излагает, что он сделал, а присяжные решают, что правда, а что нет. – Профсоюзный вожак был огромным, мрачным, раздражительным детиной и сидел, навалившись на стол, взбугрив плечи и сложив огромные руки на груди, сердито сверкая глазами из-за горы своих мышц. – Чем вам это не нравится?
– Не то чтобы мне что-то не нравится, – медленно заговорил Лайонел, моргая за стеклами очков. Тщательность формулировок выдавала в нем оратора университетского дискуссионного клуба. – Но нам нужна уверенность в том, что мы знаем, что делаем.
– Я знаю, что я делаю, – отрезал Моузи.
– Я и не утверждаю, что вы не знаете, – парировал Лайонел.
– Джентльмены, джентльмены, – вмешался Алоис Ламм, из которого сыпались либо прописные истины, либо дежурные фразы, либо дежурные истины, – мы должны быть абсолютно понятными. Народу нужно все видеть, народу нужно все слышать. Ответы должны угадываться в самих вопросах, верно?
И драматург, восхищенно цокнув языком от собственной мудрости, кивнул убеленной сединами головой.
После реплик Ламма неизменно наступала пауза, пока Моузи и Лайонел силились отгадать, на чьей он стороне. В университете Роберт читал одну из пьес Ламма, «Ловушка для волка», вернее, пьесу прочла Дора и пересказала ему содержание. Речь там шла о двух людях, которые поймали дьявола, но, как сказала Дора, на самом деле это дьявол их поймал. Роберт еще подумал с тоской: какая нелепая тягомотина, однако происходившее в зале суда мало чем уступало сюжету «Ловушки».
– Даже у суда присяжных должны существовать правила, – сказал Лайонел.
– Суд присяжных – само по себе правило, – отбрил Моузи.
– Признание хочет быть весомым, – проскрипел Алоис Ламм. – Но нужна ли ему весомость? Я не уверен. Убежденность и доверие – вот стержень всего предприятия, подобно становому хребту огромного зверя…
Прения продолжались в том же духе, и где-то посреди затянувшегося обмена мнениями насчет мудрости решения Кроссли без промедления распустить остатки констебулярии[6] и запереть полицейские участки вплоть до набора и обучения новых констеблей мысли Роберта, несмотря на все его усилия не отвлекаться от важных тем, тихонечко ушли к Доре. Он обожал свою маленькую горничную, обожал звук ее негромкого голоса, когда она произносила: «Лейтенант», отделяя каждый слог, будто дольку шоколада: лей-те-нант. Он со сладкой истомой вспоминал, как она выглядела, вытянувшись на фальшивой банковской стойке в музее, когда ее маленькое тело казалось бесконечным в своей наготе. Дора была удивительно легкой – даже странно, что она ходила, как все, по земле: сейчас в фантазиях Роберта она плыла с места на место, как облачко тумана. Отчего же он торчит здесь, когда мог находиться рядом с Дорой и обнимать ее? Как он допустил такое? Революция была необходима, чтобы повысить уровень жизни низших классов, вернуть им человеческое достоинство и дать возможность обрести голос, но ведь есть же еще и Дора, парящее облачко под носом восковых кассиров, и Дора тоже необходима!..