Неделя в заключении не тянулась, как жвачка на морозе. Монотонная череда дней и ночей прошла незаметно. Нас даже не допрашивали. Так только, отпечатки сняли, сфотали, документы отксерили…
После «косметического ремонта» мне выдали паспорт на имя Ивана Жилина, но вот «пальчики» мои остались теми же. Неужто в ЦРУ не озаботились снять их? Возможностей у них было до фига. И больше.
А директор тюрьмы, пухлый от жира янки, не зря нас стращал – вот, дескать, прилетят по вашу душу мальчуганы из Лэнгли, и расколетесь, запоете, выложите всё, что знали и не знали!
Хорошо, хоть девчонок поместили в отдельную камеру – здесь, за стенкой. Я с ними перестукивался по вечерам, когда у вертухаев смена. Просто так колотили кружками, и слушали ответ, лишь бы убедиться – все на месте, живы и здоровы.
Эмоции унялись быстро, стоило мне стать «бездомным и смиренным». День-ночь, сутки прочь.
Жестокая ярость, стыдное ощущение позора и собственной беспомощности – всё схлынуло. Впрочем, я не размяк, и решимость моя никуда не делась – она трансформировалась в терпеливое ожидание. Нужного момента, нужного человека, нужной ситуации…
Громко, грубо забрякал замок, распугивая мысли. Стальная дверь пропустила в камеру Гассана, турка в американской форменке. Недобро глянув из-под сросшихся бровей, вертухай шевельнул усами, и буркнул:
– Кам аут. Фор интеррогейшен.
Его английский звучал, как у неуча в пятом классе.
– Якши, – лучезарно улыбнулся я.
– Кам аут, – хмуро повторил Гассан, и неуклюже развернулся на пороге, открывая спину.
Убить? Да легко. Перешибить шею, и всего делов. Отобрать пистолет… Ага. А потом что?
Я-то, допустим, смотаюсь отсюда, а наши как? Это в глупом боевике всё легко и просто – режиссер опускает нудные детали. А в реале побег «на рывок» заканчивается меткой стрельбой охраны по движущимся мишеням…
Турок провел меня по всему этажу, длинным полутемным коридором, мимо запертых дверей с номерами, и мягко втолкнул в кабинет, обставленный более чем спартански – стол да пара стульев.
За столом сидел Джек Даунинг. Я сразу узнал его, да и директор ЦРУ нисколько не постарел за минувшую пару лет. Все такой же свежий и невозмутимый, одетый без особого вкуса, в общем стиле «белых воротничков».
– Присаживайтесь… Миша! – сказал он на чистом русском, и довольно улыбнулся.