– Мне страшно, – пробормотала она.
– Так трепещи, рабыня, перед своим господином. Страх и трепет – естественное состояние каждого раба.
– О, Марсий! – воскликнула несчастная и поспешно поправила себя: – Доминус Марсий! Если б Вы знали, как ужасно, как невыносимо чувствовать себя не человеком, а вещью! Вещью, которую можно продать, подарить, сломать или выбросить!
Рядом не было никого, могущего утешить. Поэтому патрицианка оказалась вынуждена изливать свою скорбь перед ним, своим врагом, этим грубым варваром. Ведь он был единственным, на чье сострадание ей в настоящий момент оставалось уповать.
– Мне ли не ведомо это состояние? – усмехнулся Марсий. – Да, если хочешь знать, я ненавижу рабство больше, чем кто бы то ни было! Ненавижу каждым атомом своей души! В Сенате Революции я всегда ратовал за всеобщую свободу. Свободу для всех и каждого в Эротполисе! Я единственный был против обращения в рабство наших врагов. Не раз по этому поводу до хрипоты спорил с диктатором Ульторием Авторитарием. Рабство – это тот позор человечества, который навсегда должен быть уничтожен! Оно должно остаться за оградой строимой нами новой светлой жизни! Впрочем, для тебя одной я решил сделать исключение. – Марсий снова с игривым злорадством усмехнулся.
Затем он поднялся во весь свой гигантский рост и придал лицу прежнее выражение холодной, величавой сдержанности. Воззрев сверху вниз на все еще сидевшую у его ног Агнию, Марсий изрек тоном Зевса:
– Сегодня вечером я жду гостей. Среди них будет и правитель Ульторий Авторитарий. От тебя, рабыня, требуется омыть ноги всем собравшимся, а затем прислуживать нам за столом.
Не глядя больше на свою служанку, господин вышел за занавеси.
«Вот ты, дорогая, и стала рабыней до кончиков ногтей, – с грустной иронией сказала себе Агния, оставшись одна. – Ты готова охотно, если не с радостью, лизать пятки этим смердам, этим грязным свиньям, не достойным твоего мизинца! Готова на все, лишь бы тебе сохранили это жалкое, унизительное подобие жизни!»
Она подошла к зеркалу, взглянула на свое неузнаваемое отражение. Со злобой на себя продолжила: – «Рабыня, рабыня! Это прекрасное тело, эти зеленые волосы, эти янтарные глаза, эти чувственные губы – уже не твои! Вся ты со всеми потрохами, со всеми своими мыслями и чувствами, уже не принадлежишь себе! Лишь он один держит в руках нить моей жизни! Но разве это возможно?»