– Я… – начал, было, сын, но отец прервал его:
– Я хочу тебе сказать, что у меня на свете было всего два человека, которых я любил больше жизни. – Он грустно улыбнулся и положил руку на ладонь сына. – Твоя мать (тут решил немного приукрасить правду, чтобы было легче подойти к главному) и ты, мой родной и единственный сын… – Рыцарь обнял сына, прижимая его голову к своей груди. Он потрепал его курчавые волосы. – Знаешь, я до сих пор не решался тебе сказать…
– Я тоже, отец. – Рожэ поднял голову и посмотрел в глаза отцу. – Я так счастлив, что у меня такой прекрасный отец!..
– О чем ты говоришь… – растерялся рыцарь. – Я толком и не видел тебя. Так, урывками…
– Нет-нет, поверь… – сын крепко обнял его. – Так, как ты заботился обо мне, еще никто и никогда в мире не проявлял заботу о родном существе!
Отец смутился еще больше, опустил голову, тяжело вздохнул и произнес:
– Спасибо тебе, Рожэ. Я пришел, чтобы сказать тебе…
Тот крепко сжал руку отца и сказал:
– Я уже все знаю. Жаль, что мне не удастся умереть рядом с тобой…
Пьер-Рожэ с трудом сдерживал слезы. Он удивился, ведь ему казалось, что его очерствевшая, огрубевшая и окаменевшая душа уже никогда не будет способна, вот так, искренне, взять, да и пролить капли, орошая его веки и лицо. Ему стало тепло и приятно от сознания этого – его душа, на которую он давно наплевал и забыл, еще была, она была мягкая и нежная, способная на слезы умиления и гордости, способная на смущение и стыд, радость и горе.
«Значит, выходит, что моя душа еще не погибла, раз могу плакать» – подумал он про себя и произнес:
– Для меня это было бы самым тяжким испытанием в жизни, сын. Одному мне во сто крат легче принять смерть, пусть и самую лютую и жестокую, лишь бы я знал, что ты жив и здоров, что сможешь продолжить наш славный род Мирпуа… – он увидел, как сын открыл рот, чтобы что-то возразить, приложил свой палец к его губам и продолжил. – Там, в захваченном барбакане находится мой самый любимый враг, дед которого растоптал мою и твою жизни, чей предок лишил нас всего и загнал, словно заразных крыс в этот Богом забытый угол в заснеженных горах!
– Отец, бросьте все! Ваша жизнь слишком дорога для меня…
Он улыбнулся на слова сына, погладил Рожэ по голове и сказал:
– Рад бы, да грехи и долги слишком крепко приковали меня к Монсегюру. А лишить себя удовольствия убить, если Господь позволит, хотя бы потомка того ублюдка-крестоносца я не могу себе позволить. Слишком уж непозволительная для моих лет и теперешнего состояния роскошь…