– Какая непростая история жизни… – мистер Пристли не знал, что думать. Он мог бы поверить в эту историю, если бы перед ним сидел девяностолетний дед. Но перед ним была юная девчушка. Девчушка со взглядом ветерана военных действий. И ангельским голоском курильщика со стажем. Картина мира дробилась, не укладывалась в привычные понятия. Пристли слушал.
– Однажды мне в составе изобретательской группы пришлось выехать на полевые испытания новой модели танка. Полигон был выбран недалеко от линии фронта, именно там были подходящие условия для тестирования улучшенной ходовой части и сбалансированной пушки. Она так и не появилась потом в вооружении нацистов, испытания были провалены. Во время испытаний мы попали под обстрел диверсионной группы. Были это советские разведчики, антифашисты или ещё кто – я не знаю. Тогда я впервые столкнулся со смертью. Я ведь до этого даже на фронте не был. С родными связь поддерживать не мог, ничего им не сказал. Они так и не узнали, вероятно, что со мной произошло, считают пропавшим без вести. Тогда я ещё не умер, но умерло много моих… Товарищей, наверное? Я ведь тогда был "немец". Меня тяжело ранило в ногу, раздробило кость, а от разорвавшегося неподалеку снаряда меня контузило. Не добили, видимо, потому, что решили, что я готовенький. Не проверили.
Очнулся я уже в полевом госпитале. Как выяснилось позже, с поля меня вынесла молоденькая медсестра из немецкого Красного Креста. Её звали Анна Нойманн. Я был обязан ей жизнью. Она брала дополнительные смены, почти не отдыхала, выхаживала меня. Я долго не мог слышать и нормально говорить. Были сорваны барабанные перепонки, я заикался и трясся. К тому же раздробленную ногу хоть и удалось спасти, но заживала она долго, тяжело. Анна успокаивала меня, когда я ночью кричал от кошмаров и боли. Вытирала пот со лба, ставила обезболивающее, которое, конечно, ни черта не помогало, но становилось легче уже от её присутствия. Я понимал, что, вероятно, предаю родину, но не мог заставить себя не любить её. Белокурая, голубоглазая, пухлые губы и ровные зубки… Она при этом оказалась не замужем и симпатизировала мне.
Когда через три месяца я покинул госпиталь, оказалось, что везти меня обратно в Лейпциг некому. Погибли почти все сопровождающие нашей группы, и те, кто были ранены не так сильно, давно уже уехали. А я остался. По другую линию фронта, с тяжёлым ранениеми полным непониманием, что делать дальше. Не было денег, не было одежды. Был только фальшивый паспорт на имя Гюнтера Штокки. Анна помогла мне найти приют. Она отправила меня жить к её родителям. Условием было – помогать её родителям по хозяйству. И я помогал. Я решил не возвращаться к шпионажу, а попробовать обжиться в Германии. Скажете, предатель?