– Рубль пятьдесят, – со вздохом ответил Смирнов.
– М-да. Ты уже переплатил, дружище. Глеб Егорович, позвольте вернуть вам вашу вещицу, выплаченное же вам прошу считать неустойкой.
– Я не принимаю возврат.
– Конечно, принимаешь, – теперь уже наплевав на вежливость, произнёс я.
Сунул клинок в ножнах за полу его кафтана и, слегка оттолкнув, освободил нам с Иваном дорогу. Понимая, что тот проявит нерешительность, я ухватил соседа за плечо и увлёк за собой.
Боярич даже не пытался нас остановить. То ли дело в сновавших по коридору гимназистах и возможности появления учителей-воспитателей. То ли в том, что он был один, а за мной закрепилась определённая репутация. Не суть важно. Не стал лезть в бутылку, вот и ладно. Мне обратно в карцер как-то не хочется. Мало ли что я там завсегдатай, это вовсе не означает, что я получаю удовольствие от нахождения в камере.
Дортуар[1] встретил нас суетой, толкотнёй и беготнёй. Одноклассники носились, как наскипидаренные, чтобы успеть закончить утренний туалет. Далее по распорядку завтрак и занятия.
Я прошёл к своей аккуратно застеленной постели. К слову, не мной. Меня тут не было уже шесть дней, а за это время на ней непременно кто-то успел поваляться, и кому-то из моих одноклассников приходилось приводить её в порядок, дабы выглядело все пристойно.
Выдвинул из-под кровати свой сундук, где хранились личные вещи, и, откинув крышку, уложил листы с чертежами в один из её парусиновых карманов. Я сам его мастерил из тонких берёзовых планок. Получилось куда менее массивно, чем у других, так как мне не приходилось заботиться о сохранности моего имущества. А благодаря множеству отделений и карманов каждый предмет лежал на своём месте.
– Пётр, зачем… – начал было Смирнов.
– За шкафом. Иван, ты чем вообще думал, когда брал у него эту безделку за дурные деньги? Ты вообще понимаешь, что твой долг начал бы расти не по дням, а по часам?
– Я сам решу…
– Сам? – перебил я его, изобразив лёгкое удивление.
– Да, сам! – вскинулся тот.
– Лады. Значит, я помог тебе в последний раз. – Я слегка развёл руками.
После чего склонился над сундуком и, порывшись в вещах, извлёк из-под них нож в обычных ножнах. Для себя делал. Никаких вычурностей, удобная рукоять с деревянными планками, оплетёнными кожаным шнуром, упор под палец, лезвие прямое, на треть обоюдоострое. Вот не хотелось отдавать этому остолопу.