***
Если бы не Тимур, вчерашний день был бы по–особенному ублюдским. О таком не пишут в романах. С такими выражениями в раскалывающейся надвое черепной коробке не валяются в постели до полудня. Но Аня страдала, ворочалась на широкой кровати среди роскошных темно–алых простыней, мирилась с головной болью и не очень–то жаловала жару за окном. Хотя в выделенной ей комнате, небольшой, но довольно светлой, во всю мощь работал кондиционер.
На ночь она приняла травяные пилюльки, выданные очаровательным врачом по имени Мишель, и не то чтобы быстро уснула, скорее, провалилась в какую–то зыбкую пустоту без сновидений и прочих насущных проблем. Времени подумать о происходящем особо не было, зато поутру его появилось с лихвой, и очнулась девушка в препоганейшем настроении.
Дернул же чёрт вчера вечером сходить проведать изнывающих в клетках коллег. Они же такие бедняжки, а она такая бессовестная…
Но бедняжки, мало того, что ничуть не поменяли своего мнения, и всё не смолкающие требования вызволить их сыпались на неё градом, так ко всему этому потоку прибавились и бессмысленные угрозы. Прав был Тимур, когда высказал предостережение, что очередной поход к вольерам Аниной совести ничем не поможет. Как в воду глядел.
«Тоже мне, соглядатай долбанный, – ворчливо подумалось девушке, – по чьей оно всё вине, скажите, пожалуйста…»
Черта эта его, дар даже какой-то, был Ане давно знаком: будто друг заранее умел предугадать людские реакции, мысли и поступки, а заодно предвидел, чем оно может обернуться впоследствии. Тимур так часто оказывался прав, особенно в тех вещах, когда действительно понравившийся Ане человек по итогу был тем ещё подонком, что девушка в какой-то момент разозлилась и перестала рассказывать вообще хоть о каких-то новых лицах в своём окружении.
Гордая, предпочитала набивать шишки сама, а год назад так сильно споткнулась об уже приевшиеся грабли, так больно стесала колени и локти, что пережить случившееся не хватило никаких душевных сил. И на долгие шесть месяцев она потеряла контакты с внешним миром. Даже с Тимуром они вновь начали переписываться не столь давно, и, кто бы мог подумать, Аня наконец-то встретилась с ним вживую.
Изумляться было чему. Друг сам по себе всегда казался ей удивительным и ни на кого не похожим, а уж внешность его… люди такое притягательным не называют. Но Аня, знавшая цену собственной кукольной красоте, подобными категориями мыслить перестала уже очень давно. И Тимур, с его алебастровой кожей, всей будто бы крапчатой, обсыпанной пигментными островками пятен, от основания шеи и по плечам забитый татуировками, понравился ей сразу. Будто она всегда знала, что к нему, умному, чудаковатому и сумасбродному, с этими картинно–театральными движениями, когда шутит или на эмоциях много говорит, прилагалась именно такая внешность.