Пылающий высокий огонь озаряет жуткое разорение, причиненное очередной революцией. Остовы лошадей и карет белеют посреди пепла… квадраты черных озер отмечают места уничтоженных жилых зданий…
Пепельная поземка кружится у тропинки, по которой мы с тобой идем рука об руку. Какой-то предмет восходит от горизонта на мутное белесое небо, и поначалу я его принимаю тоже за сгусток пепла.
Но нет – это стрекоза мятежников: плывущее очертание увеличивается и слышится характерный рокот. Я выпускаю руку твою посмотреть на перстень, который у меня на указательном пальце.
Его боевой рубин, оправленный в червленое серебро, едва заметно мерцает сокровенным огнем в такт учащающемуся удару моего сердца.
Смерть уже раскинула крылья прямо над нами. От низкого тяжелого гула полупрозрачных и вовсе невидимых сейчас перепонок ломит в ушах. Чудовище разводит и сводит зазубренные жвалы в предвкушении страстной трапезы. Моросит, как мелкий разъедающий дождь, его пищеварительный сок. Медленно наплывает снижающаяся пасть, обрамленная по краям полусферами глянцевых фасетчатых черных глаз.
Поднимаю ей навстречу руку с кольцом. Кричу, хоть меня никому не слышно за ревом незримых крыльев:
– Ты можешь нас убить, но ты не заставишь нас бояться тебя! Слава царю! Смерть мятежникам! Получай!!
Сжимаю кулак. Фиолетовый луч вырывается из боевого рубина. Несколько ячеек левого глаза чудовища расплывается белой слизью.
– Ага! Вот тебе!!
Сжимаю кулак еще. И еще. И еще…
Слепнут очередные фасетки – над самой пастью. Снующие безостановочно жвалы цвета ружейной стали всё близятся…
Чувствую, как истощается камень и как не хочет он показывать этого, кипящий гневом и готовый биться до смерти.
Мысленно клянусь камню: после боя позволю тебе долго-долго лежать на солнце – на красном утреннем солнце, как ты всегда любил это.
Да только мысль утекает затем и дальше: утреннее солнце давно, как не может пробиться сквозь пепел неизбывных пожарищ, отяготивший воздух; да и… что и кому я могу позволить, если бой безнадежен и мне остается лишь горстка предсмертных ударов сердца?
А дальше мысли текут уже вольно столь, как никогда еще не случалось у меня в этой жизни: зачем эта поза героя, если я все равно не могу нанести серьезного повреждения боевой стрекозе мятежников и как-либо защитить нас? я только добавлю бессмысленного страдания существу, которое, строго-то говоря, не особо и виновато.