– Нет, – Энтин покачал головой, – неужели ничего нельзя сделать? Увезти её куда-нибудь, я читал про санатории. Я читал про необходимую еду, про травы, лекарства!
– Энтин, я назначил ей лекарства, которые помогут ей дышать. Пилюли из смеси кардамона, морского лука и аммониака, они не будут давать гною скапливаться в лёгких, и ей будет проще откашливаться, но это не лечит туберкулёз. Также если у неё начнётся бессонница, Вы можете давать ей настои наперстянки и валерианы, но это тоже не лечит туберкулёз. Начнутся боли – опиум, но это тоже не лечит. Мы можем ей только помочь умереть без мучений, максимально, насколько позволяет медицина сегодняшнего дня. Но куда бы Вы её не повезли, её ждёт один исход.
– Она же ещё совсем молода, ей всего тридцать два, у нас были планы, мы хотели второго ребёнка! – Энтин чувствовал, как мокнут его глаза, и мистера Чемберс застилает пелена.
– Я понимаю, очень сложно поверить в то, что любимый человек тяжело болен, но Вам необходимо это принять, – говорил мужчина, – так будет проще, в первую очередь для Вашей супруги.
Мужчина покачал головой:
– Я никогда не смогу это принять.
– И этим сгубите и себя тоже, и дочь. Сколько ей? Двенадцать? Она останется без матери, сделайте так, чтобы у неё был хотя бы отец.
Энтин схватился за голову. Он не мог сдерживаться, и слезы потекли по его щекам, а затем он вдруг вздёрнул голову и проговорил:
– К чёрту! Я не сдамся, моя жена будет жить!
– Как изволите, – ответил врач и направился по коридору к лестнице.
Энтин смотрел ему в след, а затем крикнул:
– Том, проводи гостя.
Ему не хотелось идти за врачом, прощаться с ним и вообще видеть его. Он хотел ворваться в комнату к жене, упасть на колени у её кровати, умоляя её остаться, умоляя её жить. Быть с ним, подарить ему ребёнка.
«Глэдис, чёрт! Глэдис!» – кричал он в своей голове, стоя у двери, но понимал, что не может сейчас ворваться и нарушить её покой.
Бегом он спустился на первый этаж и с силой открыл дверь в свой кабинет. А затем громко ею хлопнул. Дикая злость охватила его – она не может умереть. Просто не может оставить его одного! Одного в этом мире. Он не мог думать о холодной постели, о её вещах, которые останутся после неё, о том, что больше не услышит её смех, не прикоснётся к её волосам, не поцелует её нежные губы. Дикая боль сорвалась с его губ криком, и он схватил свой стул. Как давно в Вустершире, он швырнул его в стену, а затем, даже не посмотрев на разрушения, медленно опустился на пол и заплакал.