Николай Петрович как хороший психолог, зная, что никаких обид со стороны зятя не будет, в свойственной ему манере слов не жалел. Забыть их было нельзя: «Я всё понимаю, – возбуждённо говорил он, сидя на диване, – как говорится в высоком слоге, сибиряки, конечно, на редкость простые, отзывчивые и доброжелательные люди, – это я слышал, но прошли времена крепостного права, когда в Сибирь ехали добровольно. В те края, насколько я знаю, отправляли всё больше по этапу. Может, всё же стоит подумать, поискать какие-то другие варианты? Зачем, как говорят в Одессе, сразу кидаться с головой в навоз? Вам что, тут места мало? В конце концов можно устроиться и ко мне в строительную бригаду, хватит надеяться на этот “мирный атом”», – следуя за ходом своих мыслей, рассудительно заключил он.
Сидя рядом с тестем, Егор старался не возражать и уж тем более не обижаться, зная, что Николай Петрович худшего не пожелает и говорит он это не от какой-то злости, а от обиды, от осознания безвыходности ситуации, в которой оказалась семья его дочери в связи с известными событиями. Поэтому противоречить его словам не было смысла, да Егору и не хотелось. Он принимал его таким, каким он был, и не более. «В принципе, если хорошо поразмыслить, – думал Егор в тот момент, – то Николай Петрович всё говорит правильно, что тут сказать: Сибирь, есть Сибирь».
Но помимо «правильных» слов тестя, были ещё обстоятельства, которые были понятны только Егору, и от них нельзя было отступать: слова словами, а правило правилом. И потом, это была личная жизнь его семьи, которую он всегда любил и которой очень дорожил. И дело было вовсе не в принципе, а в ответственности, и эту ответственность он осознавал.
Поблагодарив Николая Петровича, Егор, конечно, отказался от всяких предложений, сказав: «Спасибо, Николай Петрович. Строителем, конечно, быть почётно, но почему я должен идти дорогой, на которой будут путаться ноги, думая о хлебе насущном? У меня есть прекрасная профессия, которую я люблю, – она и есть мой путь, моя дорога. Да, сейчас не всё так хорошо, но то предложение, которое мне поступило, я должен оправдать. Тем более, я дал слово». – «Хозяин – баран!», – разводя руками, не то в шутку, не то в серьёз ответил Николай Петрович. Антонина Николаевна тут же отреагировала на слова мужа, заставив его извиниться перед Егором. Но он был неумолим, сказав в своё оправдание: «А я ничего такого крамольного и не сказал, это же поговорка такая». – «“Поговорка”, которую ты сам придумал, да?» – «Не я, а народ», – рассудительно ответил Николай Петрович, не совсем понимая весь сыр-бор вокруг его слов. Он начал говорить что-то ещё, но встретившийся взгляд супруги тут же осадил его. Глядя со стороны, можно было подумать, что Антонина Николаевна применила к своему мужу какое-то тайное оружие, которое необходимо было ей для молниеносной победы. «Ладно, – недовольно, словно сдаваясь в плен, проговорил Николай Петрович, – что тут воду в ступе молоть. Коли так, то пусть себе едут. Своя земля повсюду мила, выживут». – «Почему “выживут”?» – глядя на тестя и не скрывая своего интереса, спросил Егор (ему явно не понравился последний глагол). – «Да это я так, к слову. Я же знаю, – совсем не обидчиво, можно сказать, по-доброму проговорил Николай Петрович, глядя на зятя, – у людей и нож не режет, а у тебя и шило бреет. За вас я спокоен. Вот только… –