На улице жарко. Гуляющий по квартире сквозняк распахивает дверь спальни.
Аня зачем-то закрывается одеялом и долго, не мигая, смотрит в коридор – на закрытую дверь, выходящую туда.
– Почему ты не уйдёшь? – спрашивает она, и то, что я слышу в её голосе, мне не нравится. – Почему ты не уйдёшь?! – повторяет она громче. – Ты что – самый глупый брат? Ты остался один. Все плюнули и ушли. Никто не придёт, – Аня уже кричит. – Никто не придёт, ты понимаешь это! Никто не откроет твою долбанную дверь. Никто! Так что, ты будешь сидеть здесь вечно? В маленькой вонючей квартире, в ожидании непонятно чего?! Я же вижу, что тебе всё осточертело, – она резко вскакивает с кровати и начинает одеваться.
Я лежу и смотрю в потолок.
– Или тебе нравится всё это? Сидеть сычом, глядя, как меняется мир, не старея, не взрослея, никуда не двигаясь?
Я могу ей ответить, что есть два вида старости – физическая и иная, но я молчу и смотрю в полоток.
– Нравится или нет?! – Аня, уже полностью одетая, нависает надо мной. Я отвожу взгляд в сторону.
Она резко дёргает меня за руку, так, что я чуть было, не лечу с кровати.
– Пошли! – кидает она в меня мою одежду. – Одевайся и пошли отсюда. Навсегда. Дойдём до вокзала и уедем. Вдвоём. Давай! Ну же! Пожалуйста, – добавляет она шёпотом.
Я молча скидываю с груди ком одежды.
Кеды выбивают ритм по ступеням.
Аня возвращается через неделю.
Врывается в квартиру в начале второго ночи, и я сразу же начинаю жалеть о том, что когда-то отдал ей комплект ключей.
Во-первых, в её руках топор, а, как известно, это не может значить ничего хорошего. Особенно в этом районе – между каналом Грибоедова и Мойкой.
Во-вторых, от неё сильно пахнет спиртным. Слишком сильно, учитывая её лилипутскую комплекцию.
– Ты её любишь? – кричит Аня и замахивается топором. Я делаю шаг назад, но даже не пытаюсь выхватить оружие из её рук.
Ведь оно нацелено не на меня.
БАМЦ! – лезвие врезается в дверь.
Я стою и наблюдаю – минут десять, не меньше – как Аня с неимоверной силой колотит тонкую деревянную дверь топором. На двери – ни следа. Наконец, Аня швыряет на пол топор и выбегает прочь, крикнув мне напоследок:
– Ненавижу тебя, карлик!
Я проглатываю оскорбления молча. Чем-чем, но меня этим не удивишь. Слово «карлик» я слышу с рождения.
Топот Аниных кед по лестнице. Хлопает дверь подъезда.