Сестренка, только сейчас осознав угрозу
собственному счастью, громко, с подвываниями, зарыдала. Я
растерянно оглядывала родных и ни в ком не видела поддержки. Во
всех направленных на меня взглядах было лишь осуждение. Даже
нотариус укоризненно покачал головой.
– Инорита, подумайте о близких, – сказал он. –
Неужели вы действительно хотите, чтобы из-за вашего эгоизма вашу
семью выгнали из этого дома.
– И что вы предлагаете? – язвительно спросила
я. – Выбежать на улицу и выйти замуж за первого встречного?
– Зачем же? – невозмутимо ответил он. – Два
месяца – достаточный срок, чтобы определиться, с кем вы хотите
вступить в брак.
– Что помешает монастырю не признать потом
наши браки?
– Инор Бринкерхоф записал пункты, по которым
это будет определяться.
– Надеюсь, детей там нет, – нервно сказала я.
– За такой срок они могут и не появиться.
– Детей нет, – подтвердил нотариус. – Но
обязательное совместное проживание в течение года есть, так что на
фиктивный брак не рассчитывайте.
– Иви, Клаус Хайнрих хоть завтра на тебе
женится, – оживилась сестра, сбив меня с какой-то важной мысли.
Слезы ее уже высохли, и глазки заблестели. – Я знаю, его отец с
дедом об этом говорили незадолго до дедовой смерти.
Я вспомнила вчерашние слова рыжего Клауса и
разозлилась. Похоже, содержание завещания ему известно. Возможно,
именно инор Хайнрих и подговорил внести этот пункт. Я тут же
устыдилась своих мыслей. Уж кому, как не мне, знать, что на деда
никто не мог повлиять, и такое глупое условие его заставило
написать отнюдь не чужое влияние, а упертость и убежденность в
собственной правоте. И еще уверенность, что ради семьи я нарушу
свои принципы.
Видя мою нерешительность, отец предложил
послать за Хайнрихами и сразу определить дату свадьбы. Мои слабые
протесты полностью потонули в хоре обрадованных родственников.
Особенно усердствовала Барбара. Она обнимала меня за шею и, тыкаясь
прямо в ухо, постоянно повторяла: «Иви, ты ведь сделаешь это для
меня, правда?» И у меня просто не хватило духу сказать им твердое
«нет».
Оба Хайнриха, и отец, и сын, выглядели
полностью довольными решением нашей семьи. Инора Хайнриха
устраивали и те деньги, которые я наследовала, и те знания, что я
могла бы принести в семейный бизнес, в то время как Клауса больше
занимала именно я, а не те блага, что он получал от брака. Он сразу
заграбастал мою руку, как бы утверждая право собственности, и
забрать ее уже не представлялось возможным. Его рука, широкая,
покрытая густым рыжим волосом, напоминала какого-то диковинного
насекомого. Мне вдруг на миг представились эти мохнатые пауки,
бегающие по моему телу, и к горлу подкатила тошнота. Не слишком ли
велика жертва, которую требуют от меня родные?