и звук, и отзвук: из разных книг - страница 23

Шрифт
Интервал


нарушить тишину? – И словом не нарушу!
Лишь длинно погляжу на снявшуюся стаю,
как будто этот мир и сам я покидаю.
И оброню перо, и сердцем просветлею,
и –   разом –   подымусь над участью своею.
Я жил. И я ушел. И нет меня в помине.
И тень моя скользит неслышно по равнине.
И так мне высоко, что это ли не чудо –
оборотись –   глядеть с улыбкою оттуда?
1968
* * * («Всю ночь громыхал водосток…»)
Всю ночь громыхал водосток,
лилось через край из кадушки,
кололо перо из подушки –
и мне не спалось. Я не мог
согреться и еле дремал,
под бок подоткнув одеяло,
и что-то меня донимало,
а что –   я едва понимал.
Шел снег вперемежку с дождем,
светало, и в ситничке редком
я видел себя малолетком
в том ситцевом городе, в том
чужом полуночном саду,
где были знакомы все щели,
где яблоки райские зрели –
ах, как они вязли во рту!
Я видел Покровский бульвар,
бездомность, и юность больную,
и женщину немолодую,
и первый восторг, и кошмар
познанья: – Не хочешь ранет? –
Нелепица мысль бередила,
и жалко мне юности было
и тех неприкаянных лет.
Мне грустен был прежний удел,
но дорог. Какая досада,
что яблок из райского сада
мне больше не рвать. Я глядел
на тридцатилетний итог
с надеждой и смутной виною
и слушал, как пахнет весною
шумящий внизу водосток.
Ну что же! Я видел насквозь
все сроки –   и не отрекался.
Нечаянно дождь оборвался,
а в кадку лилось и лилось.
И думал я, слушая шум,
быть может, впервые свободно
о жизни –   и всё что угодно
легко приходило на ум.
1969
* * * («…Я слышу, слышу родину свою!..»)
…Я слышу, слышу родину свою!
Вдоль ровных лип, вдоль стриженых заборов
брожу и –   хоть убей! – не узнаю
ни тех дворов, ни птичьих коридоров.
Здесь дом снесли, тут вырубили сад,
там под фундамент яму раскопали,
но дождь прошел –   и в будущем подвале
еще ныряет выводок утят.
И грустно мне. Каких искать примет?
Я этот город знал не понаслышке,
а он другой: ни старых улиц нет,
ни вечного пожарника на вышке.
Так многого вокруг недостает,
что кажется, терять уже не больно.
И долговязо смотрит колокольня
на кладбище и мебельный завод.
На берегу, где высился собор,
она стоит как памятник терпенью,
ни кирпичом, ни камнем не в укор
своей земле. А день цветет сиренью.
А над землею майские жуки
жужжат, жужжат, и в сумерках белёсых
просвечивают листья на березах.
Ах, Боже мой, как дни-то высоки!
Как заросли упруги: только тронь –