Скажи, художник, легок ли секрет
по совести влачить достаток бедный?
Чердак твой гол: топчан, да чайник медный,
да на мольберте сохнущий портрет.
Двух светлых пятен инистый валёр.
Рука и лоб. И взгляд – еще в сомненье,
еще в потемках мысли, но мгновенье –
и озарится, и глядит в упор.
Глядит, а в нем такая полнота
художества и щедрость обнаженья,
что каждым нервом чувствуешь движенье
почти одушевленного холста.
О много ль надо, чтоб понять душе
свою заботу? Хватит для примера
того, что есть: холста, да глазомера,
да неба на последнем этаже.
А там, какое б ни было житье, –
единый коридор, одна дорога:
до врат Дахау, до престола Бога,
до вернисажа. Каждому свое!