Волшан задумался. Он шёл в Степь за семенем погибельным. Не оно ли в молодом хане пробилось?
– Странное говоришь, Смеян. Раздоры у степняков всегда дробили орду, а ты решил, что она соединяется…
– Не решил, друже. Своими глазами видел. Даже Ильбек – так себе хан, из мелких, что ближе всех вдоль Сулы кочует – был нищ. Только и сил, что малые селища жечь да полоном торговать. А нынче гордится, что его хакан огромную орду набрал. Таких же голых и злых, полагаю. И не один Ильбек такой в Степи. Другие, на него глядя, тоже в ту стаю сбиваются, вроде волков стали. Потрепали их знатно, а только не во вред пошло. Сам знаешь, мне из Степи и птички, и ветер вести приносят, и вести эти не радуют. К молодому хакану и правда другие племена прислоняются, орда-то крепнет.
Смеян потянулся к кувшину, плеснул сбитня в кружку – простую, без орнаментов, хотя на столе и кубок червлёного серебра имелся, – и одним махом осушил её до дна.
«Волков», – поджал губы Волшан. Для него степняки больше на одичавших псов походили, те тоже в стаи сбиваются. Но опасения Смеяна только подстегнули его решимость.
– Ильбек-хан, говоришь, ближний? Не его ли люди коня потеряли?
Смеян покачал головой.
– Жизнью не дорожишь, друже. Брось ты это. Неспокойно в нынче в Диком Поле.
– Там и раньше тихо не было, однако же мы с тобой пока живы, – отмахнулся Волшан. – Ты лучше подходящей одёжей выручи, а то в такой рубахе печенеги из меня серебро вытрясать будут, пока кишки наружу не полезут. Решат, что купец приблудился.
– Выручу, куда деваться? – усмехнулся купец. – Когда в путь?
– А далеко ли до стана того хакана?
– Дней восемь – десять, если о-дву-конь ехать. С одним дольше будет. Да только у печенегов разведчики окрест шастают. Как в Воини топоры застучали, так они и всполошились. Нынче по степи тишком не проедешь. Дам тебе имя одно, только уж ты побереги его хозяина. Он, хоть и степняк, но мой степняк. Нужный. Если напорешься на печенегов, скажи, что ищешь Сачу из рода Жеребца, он тебя и спроводит.
Волшан проснулся резко. Сбоку, под рёбрами, прижатый телом к полатям, мелко трясся княжий амулет – его длинная тесьма норовила во сне обернуться вокруг тела. Он ожил впервые после битвы под Киевом, но удивляться было некогда – чуткое ухо уловило очень далёкий, почти призрачный гул, лишний среди обычных для любого поселения ночных звуков. Волшан хорошо знал, что он может означать. Подорвавшись с постели, он натянул только штаны и комом сгрёб остальную одёжу, на ходу запихивая в торбу.