Через годы, страны и моря. Книга 9 - страница 37

Когда миновали «Оленек» на расстоянии 500 метров, со стороны правого борта зияла огромная дыра в средней части судна, в районе машинного отделения, которая изнутри подсвечивалась полыхающим огнем. Самая что ни есть сатанинская топка! Последний раз пришлось увидеть пароход с мостика парома при курсовом угле порядка 120 градусов, то есть немного с кормы. Ужасающее, огромное, все пожирающее, вспыхивающее на фоне темного неба пламя в надстройке, черные клубы дыма от которого тянулись в носовую часть. В кормовой половине огня не было видно, самолет Ил-14 на крышке третьего трюма был цел. В носовой части кое-где возникали, словно змеиные языки, протуберанцы рыжего пламени и сопутствующий им черный плотный дым, изрыгаемый из огромной пробоины, который казался непреодолимой стеной, самой настоящей «черной дырой». Зловещее пламя все пуще захватывало носовую и надстроечную палубы, и взрыв огромной мощности мог последовать в любую секунду, если бы оно прорвалось в трюмное чрево через герметично закрытые крышки. К счастью, такового не произошло, иначе бы трудно было представить количество жертв и погибших судов, находившихся поблизости. Скорее всего, они рассыпались бы на атомы и молекулы. Спасая советский экипаж, иностранцы рисковали своими жизнями.

Вертолетов на крышке второго трюма не было видно из-за дыма. Два раскрытых спасательных плота находились на палубе небольшого иностранного танкера. Наш обездвиженный мотобот буксировал иностранный буксир в сторону танкера «Генерал Шкодунович».

Умудрились же сойтись в одной точке за тридевять земель от родного дома два советских судна! Еще большее удивление вызывает нахождение на мостиках пароходов капитанов-однокашников, будто в насмешку подстроенное неизвестными потусторонними силами. Как тут усомниться в какой-то предопределенности?

Сергей спустился в выделенную судоводителям «Оленька» четырехместную каюту парома. В ней уже находились капитан Иванов, дублер Курбацкий и старший помощник Воронцов, со своей аристократической фамилией загремевший в невероятную переделку, да еще на собственной вахте. Будь это лет на 20—25 пораньше, не сносить бы ему головы, не задумываясь бы обвинили в терроризме и подрывной деятельности и работе на разведку какого-нибудь Барбадоса, а последний его коридор наверняка бы закончился стенкой, как писал Владимир Высоцкий. Но, слава богу, времена все-таки меняются, вряд ли кому придет в голову обвинять его в преднамеренной диверсии из-за одной лишь фамилии.