Но это было немного раньше. Или давно…
Теперь она уже не думала, но знала, что все это ее исключительно добровольное желание.
Но как она могла согласиться на такое? Ведь они убили, жестоко убили всю ее семью. Это она помнила. Этого она не забудет? А может наоборот лучше забыть? Как дальше жить, помня о таком? А этот человек в белом халате с теплой и доброй улыбкой, словно предлагает ей единственный правильный выход. По-другому только смерть.
Голова лежала правой щекой на подушке, мокрой от ее слюны и слез, она изредка, медленно моргала, с трудом сглатывала и с ужасом наблюдала мутными глазами за металлической дверью с маленьким окошком.
Вот она открылась, и в нее вошел человек в белом. Он подходит к ней, без всяких усилий берет ее руку, она не в силах сопротивляться, нащупывает вену, чуть выше локтевого сгиба и делает инъекцию. Пробует ладонью лоб, оттягивает веко, смотрит реакцию зрачка на свет, потом улыбаясь, гладит по взъерошенной голове и выходит. Но через минуту дверь снова открывается, и в комнату входят двое мужчин. Они переглядываются, смеются, подходят ближе. Один накланяется прямо над ее лицом и кричит что-то оскорбительное, потом бьет ногой по борту кушетки и та переворачивается на бок как пушинка, под сильным ударом. Девушка привязана, она не падает, но беспомощно вытягивается на ремнях. Ремни сильно врезаются в кожу. Они начинают отвязывать ее, держа за волосы, откинув голову назад, срывают с нее больничную накидку. Она уже практически не чувствует боль, но слышит их голоса – и это хуже боли. Она знает, что они снова будут делать с ней, но она не может сопротивляться, в ее крови слишком много чего-то постороннего и она не может даже закричать. Она только слабо стонет, надеясь на, то, что они все-таки в этот раз перестараются и нечаянно убьют ее.
За всем этим ужасом, за той самой металлической дверью, через незаметное небольшое окошко, наблюдали несколько человек. Среди наблюдателей был и тот, что периодически заходил к несчастной девушке. Он был в белоснежном одеянии с гордой ухмылкой на морщинистом лице, говорящей о его главной роли во всем этом жутком и страшном представлении.
Он мог часами наблюдать за происходящим в каждой из десятков таких комнат, где к кроватям были привязаны молодые и когда-то полные сил девушки и парни и которые без передышки подвергались зверским пыткам и насилию. А перед каждым сеансом пыток, он брал у ассистента инъектор, входил внутрь, присаживался на край кровати, где содрогалось в судорогах боли и унижении молодое тело и, вводил в организм прозрачное вещество. Вводил через вену, на внутренней части локтевого сгиба, свою гордость, свое открытие, вводил то, что способно как он считал, полностью переделать сознание и личность человека. То, что способно очистить воспоминания и сущность, очистить, чтобы он потом смог заново заложить туда все, что он сам захочет. Или то, что пожелает его инвестор. И эта горделивая ухмылка на его лице была не просто ухмылкой, это было выражение лица человека, возомнившего себя богом. Создателем, спасителем, который дает человеку Новую Жизнь.