– Смотр-ри, Мор-рда, – неучтиво обратилась к нему Лиса. – Пр-ривела. Чер-рная. Кр-расивая, пр-равда?
Пониже ушек у шара прорезались золотистые щелки.
– Кр-расивая, не кр-расивая, – проворчал шар и зевнул, явив розовую пасть с клыками. – Какая тепер-рь р-разница?
– Не гор-рюй, Мор-рда, – Лиса вскочила к нему на постель. – Я р-рядом.
Она принялась вылизывать лохматый мех, и ушки, и щелки глаз. При этом оба мурлыкали, рокотали на два голоса, словно пели дуэтом.
Я тоже села с краю – послушать.
– Р-рыбки бы, – жаловался Мохнач-Морда. – Кур-рочки. Зачем р-разбудили?
Во сне-то ему, горемыке, есть не хотелось. И вообще там, во сне, лучше, чем наяву.
– Пр-рисутствие, – объяснил кот. – Пр-риятно.
– Пр-равильно, – согласилась Лиса. – Говор-рят. Хор-рошо!
Пока я пыталась понять, что это может означать, кошка вдруг повернулась и лизнула меня в нос шершавым языком.
– Гр-рустная. Спи. Пр-росто спи.
И сама пристроила голову на необъятный пушистый бок Мохнача.
– Спасибо, – пробормотала я. – Я тут где-нибудь р-рядышком…
Тьфу ты, сама по-кошачьи урчать начала!
Стоило немного успокоиться и почувствовать себя в безопасности, как могильной плитой навалилась усталость. Я выбрала себе пустую спаленку подальше от остальных, вскарабкалась на незастеленную кровать и утонула в перинах. Было тепло и уютно, каша с курочкой, о которой грезил бедный Мохнач, наполняла живот приятной тяжестью, но сон не шел. Мысли крутились вокруг вчерашней ночи и сегодняшнего утра, на душе становилось все чернее и горше.
Чтобы отвлечься, я стала вспоминать сказки Старой Хель о мире богов и мире снов.
Старая Хель жила в двух кварталах от нас и каждый вечер читала внуку сказки из книг с такими потертыми переплетами, что названий не разберешь. Сказки были известные, но рассказывались всегда не так, как я привыкла. То ли книги у Хель были какие-то особенные, то ли она выдумывала на ходу.
– Наш мир для богов, что для нас садовый пруд, так же мал и мелок, а мы для них вроде рыбок в том пруду. Живем себе среди водорослей, ила и лягушат, ведать не ведаем, как снаружи все устроено, и о том, что там творится, судим лишь по ряби на воде.
Я закрыла глаза и увидела Хель сидящей в старом кресле у камелька: на носу круглые маленькие очки, на коленях раскрытый том. Говорят, в молодости Хель играла на сцене. Голос у нее и сейчас был звучный, читала она с выражением, и с ветки у окна я четко слышала каждое слово: