Честно скажу, у меня даже слезы выступили. Сглотнув вставший в горле ком, я хрипловато повторила:
– Идем-идем, не бойся. Ты теперь моя. Или я твоя… Если хочешь, конечно.
Боди хотела. Еще как! Она бросилась ко мне с радостным лаем, отчего ежик свернулся в клубок и растопырил иголки – я его едва не уронила. А теперь уже моя собака встала на задние лапы и стала гладить меня передними – честное слово, это выглядело именно так!
Я снова всхлипнула, но тут дверь подъезда открылась, и в дверном проеме замерла бабушка Ира. У меня даже возникла мысль: не подкарауливает ли она меня, сидя у окошка? Но нет, не успела бы так быстро спуститься. Видимо, у нее на меня просто чутье. Или аллергия, потому что она опять завела свою песню:
– Говорю же, совсем ты, Мирослава, стыд потеряла!
– Сейчас-то я вам чем не угодила? – постаралась улыбнуться я как можно более приветливо. – Я не голая и даже не пьяная.
– А зверье? – раздраженно проскрипела бабулька.
– Зверье тоже не пьяное, – сказала я. – Честное слово, все как огурчики!
– Я не про то. Зверье зачем в дом тащишь? Зассут весь подъезд, засерут!
– Они будут жить не в подъезде, а у меня, – едва сдерживаясь, чтобы не скрипнуть зубами, ответила я.
– Вот-вот, – подняла палец соседка. – А под тобой я живу с внуками!
– Ничего страшного, когда ваши внуки начнут спьяну песни горланить и вас матами крыть, мы погулять как раз сходим.
– Ох, и бесстыжая ты, – сказала баба Ира как-то не особо возмущенно.
Мне ее, говоря откровенно, даже стало жалко. Ведь я ничего не придумала: подобные концерты двое ее великовозрастных внучат устраивали частенько. И я вдруг выпалила:
– Баб Ир! Чего вы их терпите? Боитесь? Ну, можете теперь сказать, что нам с Боди пожалуетесь, – кивнула я на мою собаку, которая с серьезным видом слушала наш разговор. – Что, Боди, защитим мы с тобой бабу Иру?
Дворняга утвердительно гавкнула.
– Ладно уж, проходите, защитнички, – проворчала соседка, придерживая дверь. – Но чтобы в подъезде не гадили!
Возле двери в квартиру я ненадолго замерла. Мелькнула вдруг мысль, что эта дверь – как последний рубеж, за которым меня ждет расставание с любимым, возможно, навеки. И хотя до этого я была почти уверена, что у Болтуна нет магии перемещения, теперь эта уверенность стремительно улетучивалась. Наверное, я все-таки была неисправимой эгоисткой, потому что думала в первую очередь о себе, как я буду грустить и печалиться, терзаясь тревогой за любимого и его сестренку, но при этом я, конечно, понимала и то, что если им не удастся вернуться в свои миры, то терзаться за родных, за судьбы своих королевств будут уже они.