– Давай мы с тобой встретимся и поговорим нормально, ― настаивает Сережа. ― Скажи, куда подъехать? Я заберу вас.
– Не нужно.
Он шипит ругательство.
– Что за фигня?! Скажи мне, где вы? Где ты шляешься с ребенком? Головой думаешь, нет? Таскаешь за собой Машку по всяким подворотням…
– Подворотням? ― ахаю, задыхаясь от подступившего к горлу возмущения. Стискиваю в пальцах ручку лейки и медленно с шумом выдыхаю. ― Такого ты обо мне мнения?
– А я не прав? ― выплевывает он желчно в ответ. ― Что за привычку дурную взяла ― уходить из дома, когда вздумается? О Машке совсем не думаешь. Какой пример ей подаешь? Чему учишь?
– Как раз о ней и думаю. Не хочу, чтобы росла, видя твою пьяную физиономию.
Сережа фыркает.
– Не преувеличивай… ― а голос под конец у него проседает до полушепота. Неужели, стыд в нем проснулся? ― Выпиваю иногда, ну и что? Я работаю. Имею право расслабиться.
– Так расслабляйся, Сереж. Пожалуйста! ― чересчур резко ставлю лейку на подоконник. ― Только я сыта по горло тем, как именно ты снимаешь стресс. Ты хоть помнишь, что чуть не выломил дверь в ванную, когда напился в последний раз? Ты очень сильно напугал нас, и я не намерена испытывать на себе это состояние снова и тем более заставлять Машку становиться свидетелем этого зрелища.
– Ты слышала, что она говорила? Маша ко мне хочет.
Я и вправду еле вырвала у дочки телефон из рук.
– Ты не ее отец, ― процеживаю я.
– Я воспитывал ее, как родную!.. ― не знаю, намерено ли, но он бросает мне это заявление в упрекающем формате.
– И? ― мне его по голове за это погладить? Я никого насильно не заставляла заботиться о нас с Машей. Он действовал по собственной инициативе. ― У тебя нет на нее никаких прав.
– Кто бы говорил.
Метко бьет в самое больное. По глупости я рассказала ему свою историю, впустила в душу.
– Ты все сказал?
– Все, ― рявкает Сережа.
– Прощай.
– Вот так возьмешь и покончишь со всем, что между нами было?!
А как иначе?
Я плетусь на кухню и завариваю ромашку. Вряд ли она спасет, тем не менее, попробовать не помешает.
– Да, ― приглушенно произношу, держа дрожащими пальцами чайную ложечку. Монотонно размешиваю двойную порцию сахара в коричневатой жидкости и смаргиваю крупную слезу, падающую прямо в кружку.
Как бы холодно с ним не говорила, нутро плавится от досады. Завидую тем, кто легко отпускает людей из своей жизни. Мне же потребуются годы, чтобы исцелиться и вновь открыться кому-то.