– Я не знаю, будет ли он против.
– Ты баронет. Полагаю, он хочет выдать дочку за джентльмена. Не знаю, что его может не устроить. При его богатстве тысяча годовых ничего не изменит. И он назначил тебя в совет директоров. Ах, Феликс, все так хорошо, что просто не верится.
– Я не особо хочу жениться.
– Ах, Феликс, пожалуйста, не надо так говорить. Отчего тебе не жениться? Она очень милая девушка, мы все ее полюбим! Пожалуйста, не поддавайся таким чувствам. Как только разрешится вопрос с деньгами, ты сможешь делать, что пожелаешь. Охотиться, сколько душе угодно, держать дом в любой части Лондона. Ты уже должен понимать, как трудно жить без постоянного дохода.
– Это я понимаю.
– Ты сможешь совершенно забыть про такие заботы. Денег хватит на все до конца твоих дней. Не знаю, как и сказать, до чего я тебя люблю и как тобой восхищаюсь.
И она вновь принялась его гладить, сама не своя от радости и тревоги. Если только ее прекрасный мальчик, который в последние годы позорил ее и разорял, воссияет пред миром как баронет с двадцатью тысячами годового дохода! Она могла бы знать – да и знала в душе, – насколько он эгоистичен. Но если она порой и горевала из-за бесчувственности сына, сейчас мысль о его грядущем успехе затмевала все. Ни она, ни дочь ничего не выиграют от этого брака, помимо того, что избавятся от бремени лишних расходов. Однако какой будет триумф! Феликс – ее сын, и при мысли о его богатстве и блеске мать уносилась в эмпиреи сладостных грез.
– Но, Феликс, – продолжала она, – ты непременно должен остаться и быть завтра у Лонгстаффов. Это всего один день. А если ты сбежишь…
– Сбегу! Что за глупости, матушка.
– Я имела в виду, если ты сразу уедешь в Лондон, то оскорбишь Мельмотта и настроишь девушку против себя. Постарайся всячески ему угождать.
– Фу! – сказал сэр Феликс, но все же согласился вытерпеть еще один невыносимо скучный день в Карбери.
Леди Карбери, сама не своя от счастья, не знала, с кем поделиться. Не будь Роджер так твердолоб, так несведущ в житейских делах, он бы порадовался вместе с ней. Даже не любя Феликса (который, как признавала мать, был с ним груб), Роджер мог бы порадоваться за семью. А так она не смела с ним говорить, зная, что натолкнется на молчаливое осуждение. И даже Генриетта ее не поймет. Как ни хотелось леди Карбери упиваться торжеством, она вынужденно держала язык за зубами. Теперь ее главной целью было за обедом в Кавершеме очаровать мистера Мельмотта.