Он выбирает самого крупного песца, подвешивает вниз головой за задние лапы. Берет острый охотничий нож. «Р-раз!» – одним взмахом распарывает лапы.
– Теперь глазки, – неуловимым движением самым кончиком ножа проходится вокруг глаз, – «ротик!» – подсекает шкуру где-то под пастью. Еще несколько точных подсечек, и Проня, взявшись за хвост, объявляет традиционно русское присловье, означающее начало любой работы: «Поехали!»
Из шикарного, почти в ладонь шириной хвоста, появляется какая-то тоненькая и безобразная веревочка. Боже мой, неужели это и есть хвост? Проня берется за шкурку двумя руками, изредка помогая ножом, начинает выворачивать ее, как перчатку. Бедный песец, через несколько минут от него остаётся маленькая жалкая тушка – кошка не кошка, кролик не кролик. А Маша уже устроилась прямо на полу и, держа перед собой шкурку, чистит ее, как строгает, удаляя подкожный жир точными, аккуратными движениями. Потом шкурки, так и вывороченные наизнанку, натягивают на специальные распялки и укладывают на градки- натянутые над печкой веревки – сушиться. Высохшие шкурки Маше предстоит много часов тереть мукой.
Теплый воздух, поднимаясь, чуть покачивает пушистые хвосты – единственное напоминание о том, что там, под страшноватым серо-розовым нутром – мездрой – царственной красоты мех.
Из Чокурдаха прилетел приемщик пушнины. Охотники потянулись в контору – сдавать шкурки. Пару раз за сезон – к Новому году и в начале марта, охотники, если позволяет погода, наезжают в поселок, даже из самых дальних зимовий: повидаться с семьей, вымыться, как следует, постирать бельишко, пополнить запасы продовольствия. Ну и отдохнуть, конечно, немного расслабиться, поговорить с людьми: ведь большинство из них неделями, а то и месяцами не слышат человеческого голоса. В домах целыми днями не убирают со стола, кипит с утра до глубокой ночи чайник, узенькую тропиночку до магазина растоптали до широкой дороги – на маршруте, в поварне ни один уважающий себя охотник пить не станет, вернувшись в зимовье, может слегка «для сугрева». Одиночество дисциплинирует: переберешь – недалеко и до беды, и замерзнуть можно или, чего доброго, зимовье спалить. Пожар здесь – самая страшная беда, потому что заливать огонь нечем: воды нет, есть только снег и лед. Поэтому «позволяют себе» только на отдыхе, в поселке.