Людовико слушал ее вполуха. Его рука собирала подол ее юбки, задирая его к бедру.
– То, что я слышал, правда? Ты невинна? Ни один мужчина не трогал тебя раньше? – он говорил едва ли громче, чем шепотом.
Чечилия тяжело сглотнула, будто камень проглотила. Она кивнула. Конечно, ведь для этого она здесь. Это то, что делают возлюбленные, то, ради чего ее оставили в замке и подарили ей все эти красивые вещи. Это было ее решение.
Она еще раз сглотнула и собралась с духом.
– Сколько… сколько вы поставите на то, что я умнее всех женщин в замке? Умнее всех фавориток, которые у вас были до меня?
Он издал громкий смешок.
– Надеюсь на это, – сказал он, и она почувствовала на своей шее его горячее дыхание; его борода щекотала ей подбородок. Она закрыла глаза, она не могла ничего сделать. Жар из его рта обдавал ее кожу, а его руки продвигались выше под ее юбку.
– Я… Я хочу быть хозяйкой этого замка, – выдохнула Чечилия, когда его пальцы пробрались под ее юбки к льняным завязкам нижнего белья. Она знала, что сейчас должно случиться, и в этот момент поняла, что не хочет быть просто фавориткой. Прежде чем он возьмет ее, прежде чем попользуется ею и выкинет, она хотела услышать его ответ.
– Я хочу быть вашей женой, – выпалила Чечилия.
Глубокий смех вырвался как будто из глубины его тела. Он отстранился и посмотрел ей в глаза. В его взгляде было что-то большее, чем огонь, чем жар, но по своей неопытности она не поняла этого до конца.
– Дорогая моя девочка, – сказал он. Затем толкнул ее на кровать и грубо перевернул на живот.
Доминик
Восточная Бельгия
Сентябрь 1944
Их внедорожник ехал по сельской местности, и Доминик смотрел по сторонам через открытый борт машины. «Сельская местность» – неподходящие слова, думал он. Наверняка когда-то эта часть Бельгии была прекрасна. Даже сейчас на верхушках деревьев осень начала пробиваться через теплое покрывало позднего лета, обещая грядущее великолепие. Но пейзаж был изуродован все еще дымящимися останками деревенек. Сердце Доминика сжималось от этого вида. Земля была изранена и местами прожжена, поля растоптаны следами танковых гусениц и засыпаны гильзами и обломками техники. Среди изодранных руин стоял фруктовый сад: обугленные ветви деревьев искалечены и переломаны на фоне голубого неба.
Они въехали в развалины, и Пол Блэкли крепче взялся за руль. Машина медленно, с трудом ехала через главную улицу того, что совсем недавно еще было деревней. Стоять осталась только колокольня, но и она едва держалась на полуразрушенном фундаменте. Крест на ее вершине имел такой храбрый и трагический вид, что у Доминика чесались руки его нарисовать. Остальной же город был нисколько не живописным. Обугленные и разрушенные стены – вот и все, что осталось от домиков и магазинчиков по обеим сторонам улицы. Они объехали упавший фонарь и двинулись дальше по разбитой дороге.