Одно лето я работал помощником капеллана в доме престарелых. Работа была довольно простой. Все пациенты обладали достаточно крепким здоровьем и не нуждались в постоянном уходе. Им, кажется, нравилась совместная жизнь, похожая на общежитие для седых, морщинистых людей с большим багажом мудрости. На каждом лице, которое мне встречалось, светилась улыбка. Каждый день в нашей часовне звучал гимн, который играла женщина по имени Глэдис, я проводил небольшую молитву, и мы заканчивали ещё одним гимном и благословением. Оставшуюся часть дня наши пациенты проводили в мыслях о своих детях и внуках за чашечкой чая или за игрой в бильярд. Работа моя была очень приятной: попивать чаёк с бабушками и гонять шары с дедушками – неплохой способ провести лето.
Чаще всего моя помощь требовалась во время общения, но иногда меня просили зайти к какому-нибудь пациенту. Однажды начальница дала мне листок, где было написано: «Бен Джейкобс, комната 116, просит о визите капеллана». Посмотрев на меня, она сказала: «Джим, удачи с этим пациентом». Судя по тону её голоса, меня ждал непростой день. «Что здесь может быть такого сложного?» – задавался я вопросом, направившись в комнату Бена. Я постучал в дверь и услышал низкий бас: «Входите, молодой человек». Бен сидел в кресле-качалке, укрыв ноги пледом. На нём был синий кардиган и повседневная рубашка. Седые волосы, ровно подстриженная бородка и довольно резкие черты лица: большие, глубоко посаженные глаза и очень длинный, тонкий нос. Он был исполнен серьёзной важности и напоминал человека, не терпящего возражений.
«Здравствуйте, Бен», – произнёс я, протягивая руку для пожатия. «Садись, сынок», – сухо ответил он, проигнорировав мой жест.
Следующие полчаса мы говорили о философии и мировых религиях. Может быть, он хотел проверить мою образованность и осведомлённость или же просто впечатлить меня. Ему это, несомненно, удалось. Он хорошо разбирался в очень сложных религиозных и философских вопросах. Мы начали спорить, кто самый лучший филооф, однако мне показалось, что ему не очень хочется дискутировать о философии, но я никак не мог понять, что же ему было нужно. Через некоторое время он произнёс: «Ну что же, вероятно, у вас много дел. Придётся отпустить вас. Доброго дня».