– Петя! Ты что?
А Петя уже и сам не рад, крутил головой – куда сбегать.
– Эй, – заорал я, снимая ружье с предохранителя, – стой! Ату! Стой!
Но лось, устрашающе пригнув огромные рога к земле и далеко вперед выбрасывая копыта, уже добежал до нашей засады, и только теперь остановился, тяжело дыша.
– Пошел! Пошел! Ату! – Заорал я опять, уже прикидывая, стрелять вверх или же целиться в голову.
И тут лось видимо нас заметил. Он в два прыжка достиг корня, и, несмотря на то, что я кричал, ударил рогами прямо в выворотень. Глухой удар – мы с Петей скатились с дерева, и я, дважды выстрелив над выворотнем, стал судорожно перезаряжать ружье мелкой дробью. Но за корнем ничего не происходило, и стояла мертвая тишина. Выбравшись из-под елки, мы осторожно заглянули за наше укрытие. Никого! Лоси разбежались, и только теперь я почувствовал, как дрожат колени и руки. Хотелось обматерить бестолкового Петю, но даже и на это не хватило сил. Я достал из рюкзака флягу, глотнул залпом несколько глотков, передал флягу своему незадачливому проводнику. Он не отказался, а потом ехидно спросил:
– Ну што, егер, спужаўся?
– А ты?
– А як жа ж? Думаў гэты корань знясе. Во – трактар.
– Ты сам трактор. Зачем ты его дразнил?
– Каб ты ўбачыў свайго лася. Гэта той, пра якога я табе і гаварыў. Прыедзеш восенню за ім?
– Хм. Приеду, обязательно! И добуду его!
Уснуть этой ночью мне не удалось. Петя, как только мы вернулись к прогоревшему костерку, быстро наладил огонь, выпросил у меня пару глотков водки и захрапел. А я не смог уснуть. Смотрел на огонь, на звезды. Думал, пил горячий чай, курил. Я точно решил приехать сюда на охоту. Нашего сегодняшнего «обидчика» я уже простил и на него охотиться не буду – он здесь хороший хозяин своего стада. Двое самцов убежали, не став драться: видно уже получали от него. А вот тот, старый лось, который затаился и даже припугнул меня, – о, это да! Я буду его искать. Я его найду. И без карабина, обязательно приеду с ружьем. В этом болоте у него есть все шансы не подпустить меня к себе на расстояние выстрела, все шансы выжить, с учетом его опыта, его возраста и такого сложного для меня ландшафта. Я понял, что я влюбился в эти, на первый взгляд, мертвые угодья. Сколько величия, сколько древней суровой красоты, сколько целомудрия и ощущаемой силы природы в этом тихом царстве. Даже у костра непривычно: не слышно ночных шорохов ежей, мышей, копошащихся птиц, треска суков под лапами и копытами диких зверей, как это происходит в обычном лесу, где я привык и бродить, и ночевать. Но я-то знаю: и глухари где-то сидят, нахохлившись, и глухарки тихо квохчут, успокаивая и убаюкивая молодых своих чад, и куница, верно, где-то скрадывает себе рябчика или того же глухаря. И рысь может здесь жить – ей тут привольно среди боровой дичи. И лоси. Лоси после моих выстрелов разбежались, испугались. Но сейчас, скорее всего, они ищут или охраняют своих самочек: скоро утро, и зов природы, сила природы с дикой открытой страстью забурлит у рогачей в крови. Застонут, захрипят, вызывая соперника на поединок. А самки будут со стороны наблюдать, будут принимать решения, кому положить свою голову на взмыленную, пахнущую болотом и мускусом шею.