– А хіба ты не бачыш у цемнаце?
– Хм, а ты видишь? Филин!
– Бачу.
– Ну ты и пойдешь. А я не самоубийца.
– А што ты будзеш рабіць?
– А ты что, уходишь?
– Але ж. Мне яшчэ табе дзве карзіны назбіраць трэба…
– Да ладно, Петя, обойдусь.
– Але ж не. Я абяцаў. І я пайшоў, а ты з картай не заплутаеш. Ідзі павольна і ціха.
– Ну, давай. Только доведи меня до плотины через канал. А сначала пошли, затушим костерок и все-таки перекусим на дорожку.
– А там фляга твая не апусцела?
– Ну, глоток тебе найдется.
– Тады пайшлі.
Мы перекусили, я допил чай, а Петя – содержимое моей фляжки. Затушили и прибили ногами наш костерок. Всегда меня посещает чувство сожаления и некоторой печали, когда покидаешь стоянку-ночлег. Кажется, что и сам теряешь что-то, и место без тебя чуть-чуть сиротеет. Это лично мое ощущение, может, немного нескромное. Но, когда же здесь был человек, более того, отдыхал, кушал, курил, смотрел на небо, лежал под деревом? Наверное, никогда! А когда еще будет? Трудно ответить утвердительно, что будет? До ближайшей деревни по болоту напрямую не менее двадцати километров. Это хорошо, если я к обеду сегодня доберусь до своей машины. А остров этот, среди непроходимых для обычных людей болот, стоит здесь, может, тысячу лет, и кроме лосей и других диких зверей никто не посещает его, не любуется его разнотравьем, не варит из малины чай, не вздыхает сырой, преловатый запах черничника, переходящего в чахлый кисличник. А вокруг – сфагнум, клюква, багульник и – тишина…
Когда мы дошли до бобровой плотины, на востоке заалела заря. Мы, перекурив, разошлись: я пошел прямо на север-северо-запад. Петя же пошел как-то западнее. Но ему виднее, что у него в голове – не знает никто, кроме него самого. А мне несказанно повезло со знакомством с Петей. Во-первых, я сам прошел по всей северо-западной границе участка моего охотничьего хозяйства и уже вынашивал где-то в подсознании свои личные планы пробных охот здесь на лося, на глухаря и на волков. В далекой перспективе, решив вопрос с жильем, можно привозить на охоту иностранцев. Самые лучшие иностранцы – это россияне. А легенды о пьяной традиции русской охоты здесь у нас в Беларуси ушли далеко в прошлое. Приезжают люди, не только влюбленные в природу, не только заядлые охотники, но и порядочные, искренние, добрые люди. Без понтов, без загибания пальцев, без просьб «подстрелить что-то на ужин». Подписан контракт – все в рамках закона. А понравилась охота – милости просим: продлеваем контракт вперед. А деньги: что с немца, что с россиянина одинаковые. Для Беларуси дорого, но и не за мясом люди приезжают на охоту почти за тысячу километров. Им нужен трофей, им нужна экзотика, адреналин и новизна впечатлений. Так вот, – думал я, – предложу Московским охотникам ночлег в сельской бане и лося на десять-пятнадцать отростков в болоте за тысячу долларов – и найдутся желающие! Только надо самому все истоптать, все посмотреть, понюхать, чтоб не ударить лицом в грязь. Москвичи – не немцы, и, тем более, не поляки: в случае неудачи никогда не затребуют компенсации. Но никаких неудач до сих пор не было и, видит Бог, – не будет. Если сам лично буду уверен во всем.