Размышляя подобным образом о странном симбиозе Гарнизона и Деревни, Иванов вспомнил беседу с водителем «ГАЗ-53», странном дедугане, подвозившем Иванова с товарищем-сослуживцем, когда они возвращались пешком с полигона. Желая скоротать время, товарищ Иванова, такой же старший лейтенант, ради прикола спросил: «А что, отец, у вас партизаны в войну были?». Дед, махнув бородой и крутя в руках руль, разразился длинной тирадой, суть которой сводилась к тому, что железных дорог в ихней местности отродясь не бывало, а стало быть и взрывать нечего, а ежели одного немца убьют, но в отместку всю деревню сожгут. Дед помолчал, подумал и сказал: «а что партизаны? Те же бандиты. Придут, последнюю корову в лес уведут.» и добавил: «а прислали им из Москвы полковника Реутова, организовывать партизанское движение, они его сами и грохнули. Власть делили». Иванов, ошарашенный такой трактовкой событий, вспомнил, что памятник Реутову он видел сам, где-то в придорожных кустах….
От раздумий его отвлек голос замполита:
– который дом Ольги, этот что ли?
– да я точно не знаю, по описанию – вроде он.
Дом ничем не отличался от соседних. Бревенчатые стены, соломенная крыша, через окно видна «лампочка Ильича» свисающая с потолка на крученом шнуре электропроводки. Для Иванова, родившегося и выросшего в рабочем поселке на Севере, все это было в дикость, – и соломенные крыши и убогое освещение. Он думал, такое осталось в 30-х годах, во временах коллективизации…
Поднялись на крыльцо.
– стучи, – сказал подполковник, – да стань в сторону, о то стрельнут через дверь.
И добавил:
– шучу.
Дверь никто не открыл. Постучав еще раз и постояв минут пять, замполит махнул рукой:
– поехали, ну ее на хрен. Будем считать приказ выполнен – съездили, поискали, не нашли, с тобой беседа поведена. Всё, в машину.
4. Комбат.
Командир батальона относился к своим офицерам по разному. Например, молодых офицеров, которые в свое свободное время(выходной), могли прийти в роту заниматься там рисованием контрольно-выверочных мишеней для танков и прочей мудотой, (с точки зрения Иванова), комбат любил. Но таких в батальоне было меньшинство. Тех, которые в свой выходной, предпочитали надраться и пойти на дискотеку(а сколько их тех, выходных – один в месяц), было больше, и комбат, мягко говоря, их недолюбливал. Иванов принадлежал ко вторым. Комбату было около 35-38 лет, и с точки зрения Иванова, он был уже далеко не молод. Поэтому к проявлению командирской нелюбви Иванов относился снисходительно. Но на глаза комбату старался попадаться пореже. Иногда это удавалось. Прибывали командиры взводов в полк к 8 утра, а тот кто был в этот день «ответственным» по роте, так и вообще – к 6 утра. К назначенному времени, рота заканчивала завтрак, у полковой столовой взвода строились «в линию взводных колонн» и командир роты производил развод на занятия. Иногда развод был полковой, иногда батальонный. Был еще дивизионный, но это совсем уж другая история. После занятий, к обеду взвода прибывали казарму. После обеда была самоподготовка, потом, часов в 17, командир полка прибывал с совещания у командира дивизии, в 18 часов командир полка собирал командиров батальонов, в 19 часов комбаты собирали ротных, в 20 часов командиры рот ставили задачи командирам взводов на следующий день. Задачи были разные: или подготовить материалы для проведения занятий с солдатами «по системе Шаталова», или убрать снег на территории «как в соседнем полку, что бы было однообразно», да мало ли… После чего, все ждали когда в кабине у командира полка погаснет свет, и он пройдет через плац в направлении жилого городка. Или уедет на уазике. Когда гас свет, комбаты выждав минут 10, тоже уходили домой. За ними на удалении зрительной связи, но не попадаясь на глаза, тянулись ротные. Командирам взводов приходилось торчать минимум до отбоя, до 22-х часов. И так каждый день. В дни, когда командир полка уходил, оставляя свет в кабинете включенным, ситуация усугублялась. Никто не знал, сколько именно времени нужно выждать, что бы не попасться на глаза старшему начальнику. Поэтому сидение у окна затягивалось.