– И на дачу она сама не захотела, а никакие не родители её не пустили, – подвёл черту грубый, но сметливый Игорь Смирнов.
Витька кивнул.
– Да это она так, минутное настроение, – высказал осторожный оптимизм Стасик. – Она же не отказалась от тебя, просто предложила подождать немного. А может, это «немного» уже сегодня закончилось? Или завтра.
– Не закончилось и не закончится, – упрямо мотнул головой Витя. – Тебе не понять, ты тупой в этом направлении. Но тебя это не портит. Ладно, где у нас ещё пиво?
Стасик сходил до колодца, поднял ведро, в котором охлаждались последние три литра «жигулёвского».
Потом они спорили, кто талантливее: Титов или Черенков, строили планы на рыбалку, разбирались, какой вуз лучше (Игорь собирался в медицинский, Витёк в военное училище, а Стасик никуда не собирался, потому что вообще об этом не думал). Затем вспомнили про идею запечь картошку, пошли к костровищу уже не вполне трезвыми ногами. И пока Игорян путано возился с берестой и спичками, Витька неожиданно признался сидящему рядом на лавке Стасу:
– Завидую я тебе.
– С хрена ли? – удивился Стасик.
– А ты ничего никогда вокруг себя не замечаешь. И не любишь никого.
– Как это не люблю? Родителей люблю. Вас вот, дураков.
– Ладно, неважно.
– Чего это, неважно? Начал, так договаривай.
– Да ничего я не начинал. Просто болит вот тут и всё время хочется о ней говорить.
– О Стрельцовой?
Витька молча смотрел, как из-за спины Игоря поднимается дымок загорающегося костра. На небе проявлялись первые бледные звёзды. Наконец вздохнул:
– Ничего не могу с собой поделать. Знаешь, какая тоска сейчас? Ничего ты не знаешь.
Игорь поднялся от костра, с гордостью сообщил:
– Всё, готово. Где тут у вас картошка?
– Рано картошку, сгорит, её в золе запекать нужно, – напомнил Стасик. – Я скоро.
И пошёл к дверной калитке, оставив за спиной дачу, костёр, друзей и это, как его, счастливое детство.
* * *
Маленький дощатый вокзал пригородной станции Клёпово тускло освещался одиноким фонарём на столбе, столь же одиноким и печальным, как сегодняшний Витька. Не менее грустно выглядел и телефон-автомат у входа. И вообще, всё вокруг напоминало о грубом несовершенстве этого странного мира, который был создан, как подсказывало сегодняшнее Стасиково сознание, для добра и радости. И любви, конечно. Что же это за жизнь такая без любви? Подите и спросите о ней у Витьки. Подите и спросите. Плохая это жизнь, невыносимая. Уж он-то знает.