Повзрослев, Эдвин часто вспоминал, как в детстве сидел у трех одиноких могил на бледном лугу. Над полем небо просматривалось особенно широко. Оно отталкивало своим величием, раздражало, заставляло страдать от беспомощности.
«Неужто оно так велико?» – думал тогда Эдвин, – «Оно ведь не вмещает самых простых просьб. И каких просьб… всего лишь дать жизнь маленькой девочке, покрытой язвами с ног до головы. Жалкое небо, что ты можешь…?»
Проходили месяцы, он вновь возвращался.
«Под Его ногами облака и чертоги небесного ковра. К Его силам взывают больные и обремененные тяжелым, изнурительным трудом. Что Ему нужно? Что Ему нужно! Ему нужны три могилы…» – вопил семнадцатилетний Эдвин, кусая свои дрожащие пальцы.
Теперь он боялся обвинять во всем Бога, в глубине сердца понимая, что виной всему сами люди с их гнусными поступками, и только непосильная боль заставляла его в болезнях упрекать во всем небеса.
Теперь, взрослый, как бы в стороне от себя, он слышал собственную тихую молитву, видел, как ангелы окружали его, а Господь внимательно прислушивался к просьбам. Эдвин не понимал, почему небесное воинство взирает на него с такой грустью… он и сам ожидал тихого покоя и умиротворения, но печаль?.. а Бог был глубоко опечален судьбой несчастного новиция7.
Тогда, у могилы, в молитве он сокрушался, обвиняя небеса, спустя минуту, обращался к деве Марии, прося ее о прощении за то, что не уберег мать и сестру от страшной болезни. Теперь он чувствовал, что стал иным. Вспоминая свою жизнь, Эдвин словно погрузился в тень. Картины в ней сменяли одна другую: он увидел, как его посвящают в монахи, но не в аббатстве, а в какой-то неземной храмине. Он видел, как двенадцать месяцев испытательного срока новициата растянулись на целую жизнь. Однако, и орден, в который должны были принять Эдвина, был совсем не таким, как он себе представлял. Было слишком много вопросов, на которые у него не нашлось ни одного ответа.
Затем невероятная сила подняла его и заставила стряхнуть с колен сырую и липкую грязь, отереть слезы и собраться с мыслями. Прибыв домой, Эдвин Нойманн принял решение переехать в Лейпциг, не подозревая даже, что там он волею судьбы познакомится с Фабианом Сарто – своенравным студентом теологического факультета, другом и побратимом.
Фабиан никогда никому не навязывался, был во всем чрезвычайно прост. Прямые пути, говорил он, на то и прямы, чтобы их не обходить. Несмотря на прямоту и нередкую грубость, был он человеком приятной натуры и дотошно честолюбивым. Частым завершением его умозаключений становилась фраза: «Господь все усмотрел».